Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
25.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[10-04-01]
Атлантический дневникАвтор и ведущий Алексей Цветков Жизнь животныхЧеловек хочет справедливости. Каждый, конечно, понимает ее по-своему, и мир, в котором каждому было бы позволено жить в соответствии с принципами собственной справедливости, обречен на опустошение. Примеры у нас всегда перед глазами: Афганистан, Чечня или Палестина. О чужой справедливости лучше всего сказал британский вождь у Тацита, противостоявший римлянам: "Они творят запустение и называют это миром". Тем не менее, за тысячелетия истории человеку удалось, по крайней мере на отдельных участках географии, добиться компромисса: справедливости социальной, некоего свода экономических и личных свобод, которые обычно обозначаются единым термином "либерализм". Государства, практикующие эту доктрину, принадлежат сегодня к числу самых зажиточных в мире, и это совсем не случайно. Подданным деспотических режимов, каких в истории было большинство, приходилось тщательно скрывать свое богатство от алчности правителей, а о том, чтобы передать его по наследству, часто не могло быть и речи. В либеральном государстве на страже собственности и свободы личности стоят законы. Эти законы, вопреки некоторым наивным мнениям, не основаны на чьем-то особом представлении о справедливости - они представляют собой разработанные обществом процедуры для достижения компромисса, чтобы никто не чувствовал себя ни изначально обделенным, ни привилегированным. Процедуры основаны на предположении, что справедливость не должна быть лотереей, где немногим изначально выпадает больше, чем остальным. И тем не менее, лотерея продолжается, потому что в современном либерализме остается зияющая дыра. Эта дыра - институт гражданства. Большинству из тех, кто сегодня живет на земле, самим фактом рождения предопределено влачить куда более жалкое существование, чем сравнительно немногим, с колыбели получившим выигрышный билет. При этом факт выигрыша никак не зависит от способностей или заслуг того или иного человека. Статистика иллюстрирует этот печальный факт лучше любой риторики. В Соединенных Штатах, по моим слегка устаревшим сведениям, общий внутренний продукт на душу населения, включая новорожденных младенцев, составляет двадцать семь с половиной тысяч долларов. На Гаити, в каких-нибудь двухстах километрах, человек обречен довольствоваться тремястами восьмьюдесятью. В Швейцарии эта цифра превышает 37 тысяч, а в Мозамбике, самой нищей стране мира, она составляет всего восемьдесят долларов в год - нет, вы не ослышались. Существует, конечно, механизм компенсации этой несправедливости: эмиграция или иммиграция - смотря по тому, с какой стороны на этот процесс смотреть. Трудно не заметить, что в последнее время процесс стал для многих как никогда трудным и рискованным, но никак не менее желанным: яркой иллюстрацией может послужить трагическая судьба полусотни китайцев, задохнувшихся в прошлом году в трейлере по пути в британский порт Дувр. Все больше кандидатов, все меньше вакансий. Но проникнуть в ту или иную обетованную землю, законно или вопреки закону - это лишь первый шаг. Следующий - ассимиляция, попытка врасти в чужую культуру, подчас еще более болезненная, чем сама иммиграция. Вот как характеризует обе стадии процесса Алан Вулф в статье "Чужая нация", опубликованной в журнале New Republic. "Ассимиляция - это форма символического насилия. Подобно реальному насилию войны, ассимиляция разрушительна и бессердечна, она - фабула трагедии. Старые жизненные навыки могут сохраняться как сентиментальные воспоминания, но как руководство к поведению в новом мире они безжалостно подавляются, если они становятся препятствием культурной интеграции. Людям, обделенным отвагой, не любящим трудного выбора, лучше воздержаться от иммиграции и ассимиляции. Тем не менее, несмотря на всю связанную с ней боль и даже насилие, иммиграция подчеркивает цену гражданства, как для уроженца страны, так и для иммигранта. Рискуя жизнью и здоровьем, иммигранты напоминают уроженцам, почему то, что они принимают как само собой разумеющееся, на самом деле драгоценно. В то же время сами уроженцы, предоставляя гражданство выходцам из культур, радикально отличным от их собственной, тем самым признают, что гражданство - слишком дорогая вещь, чтобы раздавать его исключительно на основе везения". Соединенные Штаты, одну из самых гостеприимных для иммигрантов стран, традиционно называли "плавильным тиглем", имея в виду, что новые граждане должны расстаться с формой, приданной им в горниле прежней культуры. Формальные требования здесь минимальны: флаг, конституция и английский язык - последний к тому же не является государственным, хотя неизбежен для продуктивного участия в экономической и общественной жизни страны. В последнее время идея "плавильного тигля" подвергается сомнению и критике со стороны так называемых "мультикультуралистов", которые считают, что иммигрантам, не говоря уже об исконных национальных меньшинствах, следует предоставлять не только личные, "либеральные" права, но и национально-культурные, причем эти два комплекса прав нередко вступают в конфликт друг с другом. Статья Алана Вулфа посвящена анализу мнений некоторых мультикультуралистов и их оппонентов. Бхикху Парех, член британской палаты лордов, отмечает, что большинство современных обществ в Северной Америке и Западной Европе, являются многокультурными, и поэтому категория простой, то есть "персональной" справедливости уже не может считаться достаточной - она, на его взгляд, слишком безлична и холодна. Человеку необходимо нечто, к чему он может чувствовать прямую привязанность, принадлежность. Лорд Парех представляет в парламенте многочисленную южноазиатскую общину Великобритании, выходцев из Индии и Пакистана, чьи национальные обычаи порой не просто чужды европейской стране, но нередко просто несовместимы с ее собственной культурой. Таков, в частности, обычай "сати", добровольное восхождение вдовы на погребальный костер покойного мужа. Парех, конечно же, не считает сохранение этого обычая допустимым. Но его отношение к женскому обрезанию или многоженству не столь радикально: их, конечно, следует запрещать, но делать это необходимо деликатно. Деликатность в соблюдении законов - не вполне обычная для Запада концепция; я, например, с трудом себе представляю деликатную борьбу с превышениями скорости на дорогах или кражами в магазинах. В конце концов, законы этого рода допускают лишь два варианта: запрещено или позволено. Характерно отношение лорда Пареха к широко распространенному в азиатской среде обычаю заключения браков по выбору родителей. По его словам, с азиатской точки зрения индивид является неотъемлемой частью своей семьи, и его жизнь принадлежит семье в той же мере, в какой она принадлежит ему самому. Таким образом, этому обычаю противиться не следует. Но ведь ему противятся в первую очередь сами дети прибывших из Азии родителей, предпочитающие свободу выбора, свойственную европейской стране. Значит ли это, что общество должно закрыть глаза и не мешать родителям оказывать давление на своих совершеннолетних детей, какого оно ни в коем случае не потерпело бы в обычной английской семье? И что делать с принципом равенства перед законом, который не может принимать во внимание национальное происхождение того или иного гражданина? На этом коротком примере мы видим, как мультикультурализм вступает в прямой конфликт с нормами либерального общества, как процессуальная справедливость западного законодательства отметается в угоду импортным обычаям. Возникает естественный вопрос: если человек будет менять гражданство, сохраняя большую часть своего наследного культурного багажа, то зачем ему вообще эмигрировать? Бхикху Парех - всего лишь один из представителей многочисленной плеяды мультикультуралистов, хотя и наиболее радикальный из числа тех, чьи труды анализирует в своей статье Алан Вулф. Каковы же возражения критиков, сторонников традиционных западных либеральных норм? По мнению Брайана Бэрри, автора книги "Культура и равенство", мультикультуралисты исходят из фантастической картины миры, полагая либеральное общество продуктом однородной и постепенной эволюции, такой же традиционной культуры, как и те, которые они хотят внедрить в это общество и предоставить им равные права. Такое понимание либерализма совершенно ложно: исторически мультикультурализм предшествовал ему, и идея всеобщей компромиссной справедливости была плодом усталости европейцев от неизбежного для соперничества культур кровопролития. Переломным этапом были продолжительные религиозные войны эпохи Реформации, итогом которых стал принцип "чья власть, того и религия" - в центре правопорядка оказался монарх, а с прошествием времени - каждый гражданин. Именно гражданин, отдельный человек, а не культура, которую он представляет, является объектом либерального права. Либеральные законы, вместо того, чтобы удовлетворить некое особое, "западное" понятие о справедливости, направлены на то, чтобы ущерб каждой из таких отдельных идей справедливости был в среднем одинаков, чтобы никто не располагал преимуществом. По мнению Бэрри, если правило разумно, то ему должны подчиняться все, а если неразумно, то его следует просто отменить. Если применить этот принцип к азиатским брачным обычаям, которые защищает лорд Парех, то роль родителей в выборе партнеров для детей должна быть одинаковой как для азиатской общины, так и для английской или вестиндской. Поскольку никому не придет в голову убеждать европейских юношей и девушек уступить родителям право выбора для них жизненного партнера, родители индийского или пакистанского происхождения тоже не могут на него претендовать. На мой взгляд, сторонники мультикультурализма выводят свою модель плюралистического общества из идеи современного комфортабельного зоопарка. Держать животных в клетках стандартного образца негуманно, поэтому каждому следует создать среду и микроклимат вроде тех, в каких они обитают на родине: слону - миниатюрную саванну, леопарду или мартышке - что-то вроде джунглей, а выдре или бобру - болото. Но животные, конечно же, оказались в зоопарке не по собственной воле, и если бы имели выбор, никогда бы не поселились в клетке. Люди, получившие драгоценную возможность эмигрировать, пусть даже по чисто экономическим мотивам, стремятся поселиться именно в таком обществе, устройство которого способствует их благосостоянию. Если бы они хотели увезти Пакистан с собой в Англию, им незачем было бы вообще покидать Пакистан. Тот факт, что экономическое благополучие и права человека неразрывно связаны, доказывает и демократическая эволюция быстро развивающихся азиатских стран, таких как Тайвань или Южная Корея. Алан Вулф напоминает об огромной цене, которая была уплачена западным обществом за достижение либерального компромисса. "Эпоха национализма еще не ушла окончательно в прошлое, поэтому не нужно слишком богатого воображения, чтобы припомнить все ужасы, совершенные во имя государства-нации. Гражданство, как нам напоминают эти ужасы, не может быть самоцелью - оно должно служить важным целям, а эти цели, в свою очередь, должны заключать в себе уважение к правам человека. По этой причине мультикультуралисты и либералы правы, выводя справедливость на первый план и в центр любой дискуссии о гражданстве, как бы ни расходились их взгляды на то, чего эта справедливость требует. Но в той степени, в какой мы добиваемся справедливости посредством гражданства, - а в отсутствие мирового правительства у нас нет другого пути, - мы можем это делать лишь принимая законность либерального государства..." Духовные истоки современного мультикультурализма неоднородны, но в значительной мере он восходит к идеям известного французского антрополога Клода Леви-Стросса. В книге "Разум дикаря" Леви-Стросс, вопреки ироническому названию, настаивает на том, что никакой специфически примитивной ментальности не существует. Из этого он делает вывод, что все культуры в принципе равноценны и не могут быть выстроены в иерархию, от низших к высшим. Научная объективность, надо полагать, состоит в вынесении простой нравственности за скобки, пусть даже любому из нас очевидно, что неприкосновенность личности и всеобщее голосование предпочтительнее людоедства или Священной Инквизиции. В результате либерализм может быть представлен просто как один из частных случаев, пример одной культуры среди многих других - с какой стати делать для него исключение и не допускать сосуществования альтернативных культур в одном обществе? Но такая альтернативность как правило приводит к социальным трещинам, состоянию, получившему название "балканизации" - по печальным причинам, которые сегодня не требуют подробных объяснений. Большинство многокультурных обществ, даже в самых развитых современных странах, представляет собой весьма неустойчивые равновесия, чреватые конфликтами и даже взрывами. Швейцарию, где многокультурная традиция насчитывает столетия, приходится считать скорее удачным исключением, чем типичным случаем. Куда типичнее Бельгия, сердце Европейского Союза, где с трудом уживаются фламандцы и валлонцы, или Канада, чуть ли не каждые десять лет балансирующая на грани раскола. И если чехам и словакам удалось развестись вполне "бархатно", то балканским народам такая удача не сопутствует. Попробуйте объяснить македонцам, с трудом сохраняющим единство своей страны, почему кому-нибудь может прийти в голову намеренно создавать у себя подобную ситуацию. Одна из трагедий современного западного общества заключается в том, что две его самые гуманные идеи, либеральное гражданство и права национальных меньшинств, с трудом уживаются друг с другом. Общеизвестна проблема басков в Испании и на юге Франции, последней в свою очередь не дают покоя притязания корсиканцев, а с недавних пор и бретонцев. В Великобритании примеру Северной Ирландии начинают следовать Шотландия и Уэльс. Все эти культуры имеют на своей почве давнюю традицию, но кому же придет в голову добавлять к естественной головной боли искусственную и создавать в сердце Англии макеты Пакистана или Индии, чьи образцы постоянно раздирает межэтническое насилие? Все эти идеи имеют для России более чем теоретическое значение, и вовсе не только потому, что она исторически многоэтнична. Неудачи перехода от казарменного социализма к обществу свободного рынка побуждают многих торопливых теоретиков утверждать, что западные ценности чужды загадочной русской природе, что Россия призвана явить миру некий третий путь, сочетание экономического процветания с особым социальным устройством, будь то пресловутая "соборность" или столь же пресловутая "духовность". Эти декларации имели бы какой-то вес, если бы третий путь был не просто очередным облачным замком, а реальностью, потому что пока ни процветания, ни чудесных плодов соборности никому наблюдать не довелось. Здесь происходит все та же ошибка Леви-Стросса, потому что либерализм рассматривается просто как один из исторически сложившихся вариантов культурной организации общества, равноценный любому другому, и если он подходит Западу, Россия вовсе не обязана брать пример. Но либерализм, позволю себе повториться, - это не любопытный для антрополога свод исторических обычаев, а некий коллективный договор, условия мира, положившие конец межкультурной розни. Можно предпочесть либерализму нечто другое, как всегда можно предпочесть миру войну, но принимая такое решение, надо быть готовым к последствиям. Россия уже вела семидесятилетнюю войну против себя самой, в которой понесла многомиллионные потери и унаследовала разруху. Чечня - это не только бесспорное наследие прошлого, но и возможный провозвестник будущего, если выбор будет все-таки сделан в пользу соборности. Либеральное гражданство, ставящее человеческую личность в центр правового поля, является одним из величайших достижений цивилизации и не может рассматриваться как некий народный обычай, наравне с фольклорными танцами и племенными татуировками. Никому не придет в голову рисковать жизнью, задыхаться в герметическом трейлере, томиться в беженском лагере или пускаться на плоту через штормовое море ради чьих-то танцев и татуировок. Сегодня этот институт гражданства несовершенен и оскорбляет собственные принципы, потому что по самой своей идее он должен быть универсален - справедливость не может быть исключительным достоянием американцев или британцев, даже если она омыта их кровью и завоевана их руками, потому что она не вправе называться справедливостью, если не распространяется на всех и каждого. Но до тех пор, пока существуют государства, справедливость обречена оставаться национальным достоянием. Эмиграция все равно не может быть общим решением, потому что весь мир не может погрузиться на подводы и отправиться в Швейцарию. Для того, чтобы получить долю в богатстве, надо не изощряться в хуле на чужое, а умножать собственное. Только так мы сможем уравнять шансы в лотерее для тех, кто родится завтра. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
