Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
24.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[14-07-05]
Поверх барьеровМосковский конкурс артистов балета - Международный или Всесоюзный; "Корсар" Юрия Григоровича и судьба братьев Баланчивадзе; Книга Людмилы Штерн "Довлатов - добрый мой приятель"; "Москвоведение" от Токмакова; "Три сестры" на чеховском фестивалеВедущая: Марина Тимашева Марина Тимашева: 1 июня известному грузинскому композитору Андрею Баланчивадзе исполнилось бы 99 лет. За несколько дней до этого в тбилисском оперном театре состоялась премьера трёх одноактных балетов его старшего брата, великого балетмейстера Джорджа Баланчина. Судьбы братьев - это своеобразный "контрапункт по-грузински". Рассказывает Юрий Вачнадзе. Юрий Вачнадзе: В тбилисском оперном театре состоялась премьера одноактных балетов Джорджа Баланчина "Серенада", "Аполлон Мусагет", "Симфонические танцы" в постановке учеников великого балетмейстера американских хореографов Марии Калигари и Барта Кука. Говорит руководитель балетной труппы тбилисской оперы народная артистка Нина Ананиашвили. Нина Ананиашвили: Эти звезды Баланчина, которые к нам приехали, они действительно поставили того Баланчина, с кем они работали, как они все это помнили. И они поставили именно на таком уровне. Юрий Вачнадзе: В Оксфордском музыкальном словаре Майка Кеннеди на 43 странице одна за другой стоят две фамилии: "Баланчин (Баланчивадзе) Джордж. Родился в Санкт-Петербурге в 1904 году. Скончался в Нью-Йорке в 1983 году. Русско-американский хореограф". И ниже: "Баланчивадзе Андрей. Родился в Санкт-Петербурге в 1906 году. Брат Джорджа Баланчина и сын Мелитона Баланчивадзе, создателя первой грузинской национальной оперы. Скончался в 1992 году. Перу Андрея Баланчивадзе принадлежат четыре фортепьянных концерта, четыре симфонии, три оперы, два балета, камерные инструментальные ансамбли, фортепьянные пьесы, музыка к кинофильмам". Так сказано в Оксфордском словаре. Добавим к этому: многие годы он возглавлял Союз композиторов Грузии. Музыкальное образование получил в Тифлисе у Ипполитова-Иванова и в Ленинграде у Житомирского. Итак, два грузина, родные братья, оба выдающиеся личности, оба воспитывались в ауре великой культуры Петербурга. Андрей Баланчивадзе: Тогда, когда брат уже учился в Императорском театральном училище балетном, был какой-то большой праздник. Юрий Вачнадзе: Вслушайтесь: это не голос одного человека, это говорят родные братья - композитор Андрей Баланчивадзе и хореограф Джордж Баланчин. Причудливые узоры порой сплетает провидение из линий судьбы очень близких людей. Виртуальная икебана поражает внешним изяществом, хотя при внимательном рассмотрении подчас проступает и нечто паучье, недоброе. Сторонники кабалы объясняют ход событий магией чисел и дат. Кто знает, так это или нет. Примечательна в этом смысле судьба семьи основателя жанра грузинской классической оперы Мелинтона Антоновича Баланчивадзе, прожившего большую часть жизни в Петербурге. Андрей Баланчивадзе: Мой брат, вот этот самый будущий знаменитый балетный мастер, он становился в углу, никого не подпускал, вообще терпеть не мог танцевать. Юрий Вачнадзе: Звучит рассказ Андрея Баланчивадзе в записи, любезно предоставленной моим другом известным кинорежиссером Гизо Габескирия. Андрей Баланчивадзе: Упирался, дрыгал ногами, чтобы его не брали туда. Терпеть не мог танцы. Думать о том, что он будет в балете, тогда, когда терпеть не мог в детстве? Фактически готовили к кадетскому корпусу. Так получилось, что вместе с сестрой, которая поступала в Императорское театральное училище, мы все пошли ее провожать и сидели в коридоре в ожидании результатов. Экзамены были очень строгие - рост, толщина, руки, ноги и так далее. У отца был какой-то знакомый в этом училище, один из педагогов или администратор. Он сказал: "Чего мальчишка сидит зря, пускай пойдет, там тоже дети есть". И Георгий пошел туда, где дети. Сестра не смогла поступить, а его приняли. Совершенно не думая, что попадет в балетное училище, хореографическое училище. Там не церемонились, сейчас же его остригли, оставили там. Потом говорил, что он переживал страшно. Для него это было как будто в ад попал. И он сбежал через неделю. Он сбежал из училища. Снова с большим уговором, с плачем его обрили в это училище. Постепенно человек смирился. Юрий Вачнадзе: После революции Баланчин во время гастролей остался на Западе. Братья не виделись 45 лет. Андрей Баланчивадзе: В 62 году я получил телеграмму из Австрии, где Баланчин пишет, что они будут в Москве тогда-то. Я, конечно, поехал в Москву. Тогда весь Большой театр вышел встречать. Прибыли три самолета американских, оттуда выходила вся труппа. Только в конце самом как капитан вышел Баланчин. Он вышел и уже с лестницы начал смотреть и как искал что-то. Представьте себе, что взглядом нашел, спустился и сразу пошел ко мне. Я выбежал, и мы обнялись. Знаю, что многие плакали, знали, что столько лет братья не виделись. Это была очень трогательная встреча. Юрий Вачнадзе: После Петербурга братья встречались в Москве и в Тбилиси, куда приезжала на гастроли труппа "Нью-Йорк Сити Бэлли". Андрей Мелитонович летал к брату в Америку. Джордж Баланчин к тому времени уже набирал музыкальный материал из произведений младшего брата для постановки балета. Но не случилось, провидение распорядилось иначе. И вот месяц назад состоялась еще одна, на сей раз виртуальная встреча родных братьев. Как сказано в Оксфордском словаре Кеннеди: российско-американского балетмейстера Джорджа Баланчина и грузинского композитора Андрея Баланчивадзе. Марина Тимашева: Краснодарский академический театр оперы и балета показал премьеру "Корсара" в постановке Юрия Григоровича. Рассказывает Геннадий Шляхов. Геннадий Шляхов: Он - благородный морской разбойник. Она - невольница. Их связывает любовь, разлучает предательство. Но, они пройдут через все испытания. И уплывут на корабле. Свободные и счастливые. Поэму Байрона "Корсар" давно бы забыли, не будь балетного спектакля на музыку Адана. Впервые его поставили на сцене Большой Парижской оперы 150 лет назад. Перетанцованный не единожды, "Корсар" продолжает жить на театральных подмостках в новых редакциях. Юрий Григорович ставил спектакль перед уходом из Большого. Вернулся к нему десять лет спустя. Премьера новой редакции балета состоялась в Сочи. Своими впечатлениями делится Святослав Бэлза. Святослав Бэлза: Григорович - классик. Он настолько глубоко изучил традицию великого балета, что на этом фундаменте он строит здание своих балетов необыкновенно вдохновенно. И вот "Корсар", который мы видим сегодня в Сочи в Зимнем театре, он тоже иной, чем тот, что был ранее. Тут больше гротеска, если хотите. Но, главное, что осталась верность романтике, верность восхвалению высоких чувств. Геннадий Шляхов: Ведущую женскую партию в спектакле станцевала Елена Князькова. Лауреат международных конкурсов, Заслуженная артистка России была хороша в роли Медоры. Миниатюрная и лёгкая, она наслаждалась танцем. Елена Князькова: Здесь построено на любви всё, прежде всего, как любая история. На драматизме отношений. Здесь завязка сложная. Не надо быть даже актрисой, хотя я люблю роль сыграть, провести её драматически. Идёт само собой, вот так выстроено. Вот как умудряется Юрий Николаевич взять спектакль, который уже может и не смотрится обновлённым, но сделать его современным. Оставить эту чистую классику и так мобилизовать, что зритель сегодняшний воспринимает. Геннадий Шляхов: Главную мужскую партию предводителя корсаров Конрада исполнил Инь Даюн. Он родился и вырос в Китае. Закончив хореографическое училище в Шеньяне, продолжил учёбу в Новосибирске. А потом был приглашён в Краснодар ведущим солистом в театр балета Юрия Григоровича. Инь Даюн: У Юрия Николаевича, вообще, спектакли сложные. Потому что технически очень сильно требует. Всё надо сделать. Чем сложно у Юрия Николаевича, ему и техника нужна, порыв эмоциональный он очень сильно требует. Когда стоишь, когда ходишь не прыгаешь, всё равно это надо показать эти руки, жесты. Геннадий Шляхов: О краснодарском театре балета Юрия Григоровича в последнее время стали говорить всё чаще. Десять лет назад, после ухода из Большого, Григоровича пригласили в Краснодар. В творческом объединении "Премьера" предложили создать театр балета. Григорович согласился. Набрал труппу, открыл хореографическое училище. Сегодня в репертуаре театра 13 спектаклей. Иосиф Кобзон: Ему здесь хорошо. Художник раскрывается тогда, когда у него легко на душе, когда ему хорошо. Геннадий Шляхов: Иосиф Кобзон специально прилетел в Сочи на премьеру "Корсара". Иосиф Кобзон: На сегодняшний день было два театра, которые делегировали наше балетное искусство за границу - это Большой и Мариинка. Сегодня это абсолютно авторитетно заявивший о себе третий театр - Краснодарский театр Григоровича. Геннадий Шляхов: В августе этого года "Театр балета Юрия Григоровича" уезжает в большие гастроли - Испания, Германия. А до этого, как и год назад, выступление на сцене Мариинского театра. Там, где впервые в России в середине позапрошлого века был поставлен "Корсар". "Это весьма символично, что после Большого театра, где я поставил балет Адана, новая его редакция будет показана на сцене Мариинки", - говорит Юрий Николаевич. Юрий Григорович: Для меня это второе обращение к этому спектаклю. Первый раз я сделал свою редакцию в Москве, в Большом театре. Каждый раз что-то меняешь. С моей точки зрения, естественно, улучшаешь спектакль. Многое, что большие балетмейстеры привнесли в спектакль, с моей точки зрения, интересные хореографические находки, я их оставил. Это и находки Петипа. По конструкции его весь спектакль сделан. Это и хореография Перо и других балетмейстеров - Сергеева, Чабукиани. Целый ряд фрагментов, которые входили в спектакль, они украшали его. Мне кажется, что труппа с интересом работала над спектаклем. Потому что в основе классический танец. Мне кажется, что труппа справляется хорошо. Геннадий Шляхов: Достойно показал себя на премьере оркестр Краснодарского театра балета Юрия Григоровича. Изящно и легко звучала в его исполнении не только партитура Адана, но и вставные номера на музыку Пуни, Делиба и Дриго. Великолепно смотрелись костюмы и, особенно, декорации московского художника Николая Шаронова. Старинный романтический шедевр в постановке краснодарского театра Юрия Григоровича предстал перед сочинским зрителем во всей роскоши балетного шедевра. Марина Тимашева: Геннадий Шляхов рассказал о премьере балета Юрия Григоровича, а мы с обозревателем газеты "Коммерсант" Татьяной Кузнецовой поговорим о завершившемся в Москве конкурсе артистов балета и хореографов. Его тоже возглавляет Юрий Григорович. Гран-при - у Дениса Матвиенко, три из четырех золотых медалей также уезжают на Украину - Анастасия Матвиенко, Виктор Ищук, Ярослав Саленко. Еще одна - у Евгении Образцовой из Мариинского театра. Серебро с киевлянкой Натальей Домрачевой поделила москвичка Екатерина Крысанова. В младшей группе золото получили Иван Васильев из Минска и американка Кристина Шевченко. Сколько вообще в мире существует конкурсов балета, и каково место московского в этой мировой иерархии? Татьяна Кузнецова: На слуху, безусловно, лозаннский, известен конкурс в Варне, известен конкурс в Джексоне, конечно, есть конкурсы в Японии, во Франции, но второстепенные. Московский конкурс когда-то, при основании в 69 году позиционировался как ведущий. И на первый конкурс съехались действительно представители всех супердержав балетных, и члены жюри были сплошь звездные имена, председатель - Галина Уланова. И на первом же конкурсе в 69 году произошел ляп, эхо которого до сих пор не остыло. Некая американка Ева Евдокимова, по свидетельству очевидцев, была совершеннейший лидер даже на фоне очень сильного состава участников и, тем не менее, ей не дали приза. Публика устроила в знак протеста 20-минутную овацию. Вот это эхо, мне кажется, наложило отпечаток на всю историю московского конкурса. Марина Тимашева: Спасибо большое. Я только добавлю, что Еву Евдокимову мы совсем недавно видели, потому что она стала членом жюри этого года премии "Бенуа де ля данс". Надо сказать, что когда она поднялась на сцену в качестве члена жюри, то Большой театр опять очень бурно ей аплодировал. Вероятно, в зрительном зале по сей день сидят люди, которые помнят ту самую историю. Таня, теперь у меня вот какой вопрос: на первом туре в этом году было невероятно много участников. Какова система отбора? Татьяна Кузнецова: В этом году запустили 129 человек - это абсолютный рекорд. Половина участников были русские. Еще, по крайней мере, треть - это представители стран СНГ, так что конкурс можно считать почти что всесоюзным. Но почему идет так много русских, причем таких, которых не то, что на сцене Большого театра, но в клубе лучше не показывать? Это совершенно вне понимания. Организаторы уверяли, что они отсматривали конкурсантов по кассетам. Марина Тимашева: Скажите, пожалуйста, изменяется ли что-то в репертуаре? За эти годы что-то поменялось в системе предпочтений артистов? Татьяна Кузнецова: Нет, московский конкурс сохраняет свои пристрастия к русской классике, к виртуозности, к трюковым, силовым элементам танца. По-прежнему какие-то вещи стилевые, тонкие и лишенные внешнего эффекта, забыты. На этот раз решили выделить хореографов. Конкурсантов заставили танцевать современный номер или современное па-де-де не только на втором туре, как было раньше, но и на первом. Кроме того, хореографам выделили отдельный день, видимо для того, чтобы выявить таланты, в которых так нуждается Россия. Но это абсолютная утопия, потому что любой мало-мальски талантливый хореограф в балетной среде, он сразу делается заметным, так велика востребованность в приличной хореографии. Например, Раду Поклетару, который засветился на прошлом конкурсе, он был сразу схвачен и Большим театром, и Пермью, и в Прибалтике он ставил. То есть человек сделал сразу головокружительную карьеру от одного номера. Нынешние правила, по которым конкурсантам-хореографам выдается целый день, деалют этот день совершенно невыносимым. Смотреть на домашние заготовочки четыре часа кряду - это, конечно, подвиг не только для публики, но и для членов жюри, которое совершенно справедливо оценило этот конкурс, не дав никому ни одной премии. Марина Тимашева: Существуют какие-то ограничения по участию хореографов в конкурсе, я имею в виду возрастные? Татьяна Кузнецова: Никаких. Номер должен продолжаться не больше десяти минут, но это тоже не соблюдали. В нем должно быть участников не больше пяти. Марина Тимашева: Довольно любопытно, что в этом году параллельно с конкурсом Чайковского проходил конкурс пианистов имени Рихтера, и в этом конкурсе нет возрастных ограничений. В нем принял участие Вадим Сахаров, немолодой, но очень знаменитый пианист, и надо сказать, чрезвычайно украсил всю афишу конкурса. Это же такой живой жест. Почему же крупные балетмейстеры не хотят принимать участие в московском конкурсе балета? Татьяна Кузнецова: На мой взгляд, уровень участников таков, что серьезному хореографу в этой компании оказаться даже неловко. Марина Тимашева: Таня, теперь скажите мне, пожалуйста, согласны ли вы с вердиктом жюри в том, что касается исполнительского искусства? И на кого вы лично советуете обратить пристальное внимание людям, которые любят балет? Татьяна Кузнецова: С нынешним вердиктом я вполне согласна, потому что два лидера-мужчины в старшей и младшей группе - определились сразу. Это совершенно поразительный мальчик из Белоруссии, 15-летний Иван Васильев, у которого природные данные таковы, что они просто поражают воображение. Это совершенно вращение, которое он может замедлять, убыстрять, огромнейший прыжок. Его танец выглядит не натасканным, а естественным. В этом смысле я бы скорее ему отдала Гран-при как такому исключительному таланту. Конечно, он маленького пока роста и непонятно, вырастет ли он. Если он останется в такой форме, как сейчас, его репертуар может быть очень ограничен, хотя Барышников опроверг эту аксиому. А в старшей группе Гран-при завоевал Денис Матвиенко, солист Национальной оперы Украины. Очень опытный артист, он проработал год в Мариинском театре, исполнял там ведущие партии. Это виртуоз непревзойденный на этом конкурсе, и даже, я думаю, что мало кто в Большом театре сравнится с ним. У него поразительные вращения, которые он неустанно трансформирует, то устраивает фигурное катание, по 12 пируэтов крутит, сгибая ногу с большого пируэта постепенно в пятую позицию, то приседает на опорной ноге, что совершенно возможно сделать. Какие прыжки он вытворяет - это даже трудно себе представить, они на грани совершенно спорта и каскадерства даже. Такого солиста следовало бы заиметь Большому театру. Украинских мальчиков очень-очень много. Кроме того, там сохранилась школа силового трюкаческого мужского танца, которая готовит очень сильных виртуозов. Два центра, и Киев, и Донецк, которым руководит Вадим Писарев. И сильных украинских мальчиков было чрезвычайно много на конкурсе. Марина Тимашева: Интересно, когда вы сказали о маленьком росте белорусского танцора Ивана Васильева, я подумала, что Вадиму Писареву его очень незначительный рост не помешал сделать роскошную карьеру, и знаменит он, слава богу, во всем мире. Татьяна Кузнецова: Небольшого роста танцовщику гораздо легче владеть своим телом, чем каланче ростом в два метра. Поэтому особенно потрясает всех, когда огромного роста танцовщик вдруг выпрыгивает и в приличной форме оказывается. Таким образом, завоевал премию Иван Козлов с Украины, который на самом деле не очень сильный танцовщик, просто он пару раз красиво выпрыгнул, а рост у него огромнейший, и это каждый раз поражает. Марина Тимашева: Ладно, эту тему мы бросим, потому что мне не хочется называть Ульяну Лопаткину каланчей, но понятно, что она очень высокая женщина. Или Алла Михальченко когда-то поразила воображение своим ростом. Тем не менее, не сравниваю этих двух балерин, были солистки театров, премьерши, которым никак не мешал рост выполнять чрезвычайно сложные и красивые задания. Таня, когда-то и Московский международный фестиваль, только что закончившийся, и Московский конкурс балета казались такими авторитетными. А потом ситуация очень изменилась. Например, судя по конкурсной программе этого года на кинофестивале, здесь происходит какое-то движение. Есть ли у нас какая-то надежда на то, что московский конкурс артистов балета и хореографов тоже вернется в какую-то прежнюю форму? Татьяна Кузнецова: Я пока таких тенденций не вижу. Этот конкурс продержался на очень способных, очень ярких артистах из стран СНГ. Исключения редчайшие. Например, девочка-одесситка, которую, наверное, родители увезли в Америку, она выучилась в Филадельфии, но тоже у русских педагогов. Она заняла первое место. Мальчик из Мексики, совсем трогательный, недоученный, сырой, но совершенно очаровательный, тоже взял третью премию. Мальчик-американец взял третью премию. Но все дети - идеалисты. По-прежнему взрослые артисты из ведущих стран к нам пока не едут. Марина Тимашева: В Петербурге вышла книга писательницы Людмилы Штерн "Довлатов - добрый мой приятель". С автором беседует Татьяна Вольтская. Татьяна Вольтская: Людмила Штерн знала Сергея Довлатова в течение десятилетий, общалась с ним с 60-х годов вплоть до его смерти. Понятно, что Довлатов - писатель популярный, написано о нем много, тем больше, что его самого можно считать родоначальником рискованного жанра заметок о современниках. Но, мне кажется, что все написанное Людмилой Штерн представляет особый интерес, хотя потому, что она замечательно умеет вспоминать. Людмила Штерн: Познакомилась я с Довлатовым 15 ноября 67 года. Татьяна Вольтская: "Добрый мой приятель" написано в подзаголовке. Людмила Штерн: Нам с Довлатовым вместе нравились названия из Александра Сергеевича Пушкина. Однажды он написал статью под названием "Мной овладело беспокойство". Сразу вслед за ним я написала книжку под названием "Охота к перемене мест". Эту книжку я назвала таким образом. Во-первых, он действительно добрый мой приятель, а во-вторых, со строкой из Пушкина никогда не попадешь врасплох. Татьяна Вольтская: Это просто воспоминания? Людмила Штерн: Вперемешку со взаимной руганью в письмах. Он мною был назван гусаком, в соответствии с Николаем Васильевичем Гоголем. Татьяна Вольтская: Но из этого не последовало того же, что у Гоголя? Людмила Штерн: Нет, он позволял мне критиковать свои произведения в чрезвычайно нежной манере и даже написал в письме, что "с чужими рукописями надо обращаться как с наружностью чужого ребенка - очень нежно". Стоило мне сказать, что я действительно думаю о некоторых его произведениях, как я получала такой нокаут, что примерно недели две не могла встать с полу. Татьяна Вольтская: Судя даже по этим деталям, было довольно трудно дружить с Довлатовым? Людмила Штерн: Но интересно. Как говорила моя няня: "незнамо на что нарвешься". Однажды, когда мы были в Америке, и он узнал, что я написала "Произведение искусства", и что его даже опубликовали в государстве Израиль, а потом передали по ВВС на Советский Союз, он написал мне, что "когда я узнал об этом, Людмила, я почувствовал жжение в сердце и подумал, не инфаркт ли у меня от горя". Татьяна Вольтская: Вы тесно общались и в Петербурге, и в Америке? Людмила Штерн: В Петербурге мы общались очень тесно. Он мне ежедневно писал письма, а мы жили на расстоянии шести автобусных остановок друг от друга. А когда он умер, оказалось, что он обожал писать письма и их бесконечное количество - и друзьям, и подругам, и родителям. Поэтому я очень много узнала о нем после его смерти из его писем, думая при его жизни, что это я такая исключительная. Поэтому у нас большая переписка. Далеко не все можно опубликовать, потому что иногда у Довлатова просыпались черты гоголевского персонажа Собакевича, и он таким невероятным образом отзывался о своих друзьях, о которых он действительно не думал плохо. Просто его мучила необычайное богатство слова, которое у него было в запасе. Поэтому еще кое-кто ждет своего времени. Однажды довлатовский рассказ "Когда-то мы жили в горах", один из самых ранних, был принят журналом "Крокодил" - это было первое произведение, которое было напечатано в Советском Союзе. Рассказ об Армении он услышал от меня, потому что этот полуармянин никогда в жизни в Армении не был. Я ему рассказала про Армению и про то, как мой буровой мастер, я работала геологом в Армении, украл свою невесту, за ним гонялись ее братья с шашками и шампурами, желая немедленно проткнуть насквозь. А потом оказалось, что на самом деле родители невесты и жениха - большие друзья, и это все было просто подстроено, чтобы было красиво и как раньше. И вот эту историю написал Сережа в своем рассказе "Когда-то мы жили в горах" и потом описал бал, связанный со свадьбой и с днем рождения. И там обсуждаются этнические вопросы. Один из дядюшек, армянин говорит, что "все народы равны, белые, черные, желтые, и - как это? - помеси черного и белого... Как их там? Мулы". Естественно, что население Армянской советской социалистической республики пришло в неистовую ярость. И написали в "Крокодил", что больше никогда не будут подписываться на этот журнал, а с автором сведут счеты, возможно, физическим образом. Тут Довлатыч струсил, а я была в Москве, я потребовала, чтобы он приехал в Москву, мы вместе пойдем, я буду его адвокат. И мы вместе пришли в "Крокодил" и написали покаянное письмо, что армян мы обожаем, мы сами армяне, а кто не армянин, тот скоро им станет. Нас простили, но больше никогда в "Крокодиле" его не печатали, хотя главный редактор "Крокодила" ужасно восторгался Довлатовым, но печатать больше не смел. Татьяна Вольтская: Довлатов питерский и Довлатов американский - это разные люди? Людмила Штерн: Это разные люди. Он был непечатаемый, изгой, которого гнали из редакций. А в Америке он превратился со временем в одного из самых удачливых писателей, потому что кроме Набокова и Бродского ни одного русского писателя не печатали в "Ньюйокере". Довлатов напечатал десять рассказов, больше чем Набоков. За что Курт Воннегут написал Довлатову, что он его люто ненавидит, подарив ему свою фотографию. Поэтому, как вы понимаете, он уже таким же быть не мог. К сожалению, накопилась страшная усталость, и те ожидания, и те надежды, которыми он питался многие годы, завяли. Он обожал Америку в юности, он был болен американской литературой, американским джазом, американской культурой. Оказалось при ближайшем рассмотрении, что американская жизнь имеет очень мало общего с великой литературой. И признание в Америке ему оказалось не столь важным, и мечта его была стать известным и популярным на родине. И она осуществилась. Но поскольку у Бога иногда бывает коварное чувство юмора, то она осуществилась после Сережиной смерти. Марина Тимашева: Илья Смирнов, появившийся у нас с очередной книжкой в руках - вообще-то не самый благодушный читатель учебной литературы. Это видно и по рецензиям для нашей программы, и по публикациям в газете "Первое сентября". Но книга, выпущенная ОАО "Московские учебники" и издательским центром "Москвоведение", кажется, привела его в доброе расположение духа. Илья Смирнова: По-моему, это реакция любого нормального человека, будь он историк или слесарь, будь ему 9 лет или 79, на книжку "Потешные прогулки по Москве", в которой автор, он же художник, он же главный герой, по Москве прогуливающийся - смотри автопортрет в конце: "Кто никогда не жил в Токмаковом переулке? Художник Токмаков". Идея подсказана письмами в газету "Пионерская правда", получилась портативная персональная выставка одного из лучших наших современных художников. Я намеренно не уточняю дефиниций: иллюстратора, оформителя детских книжек, потому что в данном контексте они ничего не уточняют, только запутывают. А в начале нужно чётко сформулировать главное. Есть ли у нас современные художники, профессионалы высокого класса? Есть. Но это не те, кто "актуально" мусорит, а именно художники в нормальном смысле слова. Один из них - народный художник России Лев Алексеевич Токмаков. А дальше уже можно вспомнить наше с ним первое знакомство. Для меня, когда я ещё читать не умел - тоненькая книжка шотландской народной поэзии в переводе Ирины Токмаковой 62 -го года издания, от которой и пошло хрестоматийное: "У Пегги жил весёлый гусь". А птичку с Пегги в шотландском танце запечатлел Лев Токмаков. Потом были сказки Джанни Родари и стихи Валентина Берестова, Пеппи Длинныйчулок и геройский путешественник Муравьишка. И многое другое, что он иллюстрировал. Всего около 300 книжек. На самом деле, не сегодня сложилось так, что мастера, которые плохо вписывались в идеологический хит-парад, находили иную нишу - оформление журналов и книжек. Сегодня это размежевание внутри отрасли - резче и откровеннее. И из того, как мы его описываем, получается: прикладное изобразительное искусство - какое-то второсортное, по принципу "на безрыбье". Не пустили в Арт -Манеж - пошёл в издательство "Малыш". А может быть, наоборот, это и есть естественное предназначение художника с тех времён, когда пещерными росписями иллюстрировали охотничьи магические обряды, а потом рисовали героев на вазах и богов на стене храма? Может быть, выделение изобразительного искусства в самодостаточную епархию, которая сама производит, сама же и потребляет - это исторический тупик? По-моему, интересная тема для социологии искусства. Извините, что углубился в теорию, но, видит бог, пересказывать по радио картины - занятие неблагодарное. А "Потешные прогулки по Москве" - это, повторяю, картинная галерея с минимальными комментариями. И не просто виды столицы, а диалоги эпох. Барышня-крестьянка 18 века, а рядом присела на скамейку топ-модель с подиума. Кто из них бедная крепостная, замученная голодом? Или визуальные образы так называемой народной этимологии городской топонимики. Нынешняя наша птица номер один, не гусь - догадываетесь, какая, она успешно борется с голубем за звание летучей крысы - сидя в гнезде над метро "Сокол", она гордо сообщает птенцам, что её прапрадедушка был с этим соколом на короткой ноге, то есть крыле. Богатырь Сивко гоняет по оврагу - Сивцеву вражку - миниатюрного супостата. У Наполеона в пожаре Москвы подгорают пирожные. Впрочем, это уже не топонимика, а история, точнее, "новая хронология" кулинарии. Каланчевка: батюшка -царь следит с каланчи за пожарной безопасностью. По Кудринской площади мимо парикмахерских несётся экипаж с пышноволосой дамой и кавалером в парике а ля Ньютон. Рядом, естественно, пояснения, откуда название взялось на самом деле. Отметим, что Токмаков совершенно не является "реалистом" в трафаретно -фотографической версии реализма, для него работа художника - "живой иероглиф", он мастерски играет с формой и цветом, но городские памятники и лица людей, разбросанные по страницам книги его рукой, узнаваемы в ту же секунду, будь то Михаил Боярский, от которого возмущённые бояре требуют: "Верни наш переулок!" или вот такой подарок новому министру культуры: иконостас композиторов с нимбами, как у святых, перед парадным подъездом московской консерватории, где такой же канонизированный Рубинштейн вручает гостям скрипичные ключи, а Вагнер отошёл в сторону - и смотрит на эту легкомысленную симфонию искоса и явно неодобрительно. На что намекает автор, взрослые могут догадываться. Дети просто повеселятся. Подарок Марине как театральному критику - Станиславский, раскрывающий объятия двоящемуся персонажу по имени "Немирович и Данченко". Не иначе, из "Славянского базара" вышли. Методами коллажей и "иронического цитирования" автор тоже владеет: вот хрестоматийные медведи в строительных касках, сломав дерево, договариваются: "Шабаш, ребята! Остальное пусть сами достраивают!", но только сосновый лес у Токмакова не вырезан из журнала ножницами и не переснят на сканере, а нарисован заново, присмотритесь - совсем другой лес, разноцветный, сказочный токмаковский лес, где до сих пор водятся говорящие звери. Марина Тимашева: В Москве продолжается фестиваль имени Чехова. Шестой и воистину Международный. Зачем этот фестиваль России - понятно. Другой вопрос: почему знаменитые (и как раз богатые) иностранцы приезжают в Москву, не самый, говоря по совести, комфортный город для проживания. На этот неразрешимый (с точки зрения "объективной науки экономики") вопрос легко и просто ответил Саймон МакБерни: "Если тебя интересует театр в любом его проявлении, ты неизбежно придешь к русской культуре и театру".
К русской культуре и театру уже давно пришел другой знаменитый англичанин Деклан Доннеллан. Он начал с того, что стал показывать по России спектакли своей английской труппы "Чик бай Джаул", а затем перешел к постановкам с русскими артистами и сделал "Зимнюю сказку" в МДТ Петербурга, а потом "Бориса Годунова" и "12 ночь" в Москве. Теперь Конфедерация театральных Союзов представляет его версию "Трех сестер". Театральные критики сразу написали, что все в этом спектакле хорошо, да вот смысла нет. Если понимать под смыслом заранее придуманную и навязанную тексту концепцию, то его и впрямь нет. Смысл - в том, чтобы вместе с действующими лицами пьесы прожить каждую минуту. Смысл - в том, чтобы понять, что происходит с каждым героем и между ними, в том, отчего они произносят те или иные слова именно в этот момент. Например, в том, что Чебутыкин запил, вспомнив о женщине, которую уморил. И в том, что когда он пьян, то бодр и весел и не томится своей виной. И в том, как тяжело и медленно герой Михаила Жигалова отвечает на вопрос, любила ли его мама трех сестер. Тяжело и медленно потому, что боится сентимента, и потому что не может признаться "девочкам", что мать изменяла отцу. Смысл в том, чтобы увидеть, как нескладный близорукий, какой-то по-немецки линейный Тузенбах Андрея Кузичева, нарочно отвлечет внимание Ирины просьбой о кофе и уйдет умирать. Смысл в том, чтобы разглядеть в обычно желчном позере Соленом избалованного, капризного закомплексованного ребенка, который может хоть как-то утвердить себя только бесконечными изматывающими бессмысленными спорами. Так играет его Андрей Мерзликин. Смысл и в том, что сестры (Евгения Дмитриева, Ирина Гринева и Нелли Уварова) постоянно твердят о деликатности и о том, как ранит их грубость, а сами бывают и грубы и беспощадны. И в том, чтобы проследить превращение Андрея Прозорова из интеллигента в жалкого слизня. И в том, как все время талдычит только о себе любимом неизменно возбужденный и заполняющий все пространство чужого дома Кулыгин Виталия Егорова. И в том, как он же, тоскуя о нерожденном ребенке, гладит подушку, прижатую к животу Маши. И из каждого такого маленького смысла, и из того внимания, которое уделено персонажам второго плана рождается много общих смыслов. Вы услышите вдруг, видимо, важную для Чехова тему: птиц, которые вольны лететь куда вздумается, а люди - нет. Вы почувствуете, как люди маются, все занятые своим маленьким несчастьем и полностью безучастны к происходящему с другими. И то, что традиционно связывают с образом Америки, а вот оно у себя дома - на душе кошки скребут, а на лице безмятежная улыбка. Всем плохо, но они танцуют, поют, зовут ряженых и веселятся, то есть притворяются. Еще вы услышите в наизусть знакомом тексте фразу, которая прежде проходила мимо вас. " О, призрачная надежда людская, - произносит по-латыни Кулыгин и комментирует, - винительный падеж при восклицании". Выходит, что падеж винит не то восклицающих, не то саму надежду. И, наконец, мысль совсем уж скверная: не пройдет еще тех 200-300 лет, из-за которых спорили Тузенбах и Вершинин, а в доме трех сестер станут жить бобочки и софочки - детки бесконечно плодящейся Наташи, которую собственный муж называет " шершавым животным". И если, согласно тексту, страдания перейдут в радость для них, то только в самом прямом значении слова. Таким чужое страдание в радость. Очень хороший психологический и эмоциональный спектакль поставил Деклан Доннеллан. Если бы я верила в реинкарнацию, то считала бы, что Антон Павлович Чехову вернулся к нам во второй половине ХХ века, оказался режиссером и звали его Анатолием Васильевичем Эфросом. В его спектаклях было столько же воздуха, свободы, будничного трагизма, ненавязанного смысла, нежности к жизни, сколько в самих чеховских пьесах. В июле Анатолию Васильевичу Эфросу исполнилось бы 80 лет. В принципе, я - небольшой сторонник "датских", то есть приуроченных к дате, воспоминаний. Но спектакли Эфроса - то воспоминание, которое не покидает меня никогда, более того, день ото дня становится все значимее, и сейчас я использую формальный повод для того, чтобы передать слово Павлу Подкладову. Павел Подкладов:
Мы так часто разбрасываемся эпитетами "талантливый", "уникальный", "гениальный", что когда речь заходит о действительно необыкновенном человеке и надо бы употребить эти слова к месту, то они уже кажутся заезженными, замыленными, банальными. Но сегодня без них не обойтись, потому что речь идет об Анатолии Васильевиче Эфросе. Недавно Россия отметила его 80-летие.
В 70 и 80 годы в Театр на Малой Бронной рядовому зрителю попасть было так же легко, как на дипломатический прием в Кремль. Лишние билеты спрашивали даже не на пересечении Малой Бронной с Тверским бульваром, а за два километра - у метро. Имя режиссера, на спектакли которого валил народ, завораживало. О нем ходили легенды, из уст в уста шепотом передавались слухи о причинах его ухода из Театра имени Ленинского комсомола. Хотя Эфрос, конечно, никогда не был диссидентом, он, как пел Высоцкий, просто своей колеей и был неповторим. А это раздражало тех, кто хотел причесать народные массы под одну гребенку. Впоследствии его точно так же съели и на Малой Бронной, а потом свели в могилу на Таганке. Но человеческий организм устроен так, что плохое уходит, а помнится только хорошее. Его спектакли 25-летней давности до сих пор стоят перед глазами, как будто видел их вчера. И в памяти сердца всплывают романтический угловатый Ромео (Анатолий Грачев), закомплексованный, медлительный Вершинин (Николай Волков), смертельный поединок мавра, того же Волкова, с уверенным в себе атлетом Яго - Львом Дуровым. Нежная Дездемона с неповторимой певучей интонацией Ольги Яковлевой. Михаил Козаков, упрямый философ циник Дон Жуан, мечущийся между небом и землей. Смешные и жалкие претенденты на руку сердце Агафьи Тихоновны из гоголевской "Женитьбы" - Дуров, Броневой, Дорлиак. Печальный и колкий Беляев - Олег Даль. Метущаяся Наталья Петровна, та же Ольга Яковлева из "Месяца в деревне". Удивительный "Тартюф" во МХАТе со Станиславом Любшиным. Завораживающий "Вишневый сад" на Таганке с Демидовой и Высоцким. Но сначала в жизни Анатолия Эфроса был Центральный детский, а потом театр Ленинского комсомола, где он встретил свою музу, которая сопровождала его потом всю жизнь. О том времени, о первых впечатлениях от общения с великим режиссером, о его работе с актерами рассказывает та самая муза - Ольга Яковлева. Ольга Яковлева: Когда пришел Анатолий Васильевич, об этом он писал в своей книге, что когда он знакомился с труппой, то мы показывали "До свидания, мальчики". Мы показывали, если это можно назвать показом, когда это все закончилось, то Анатолий Васильевич сказал: "Вот эта мне понравилась, которая бегала в красных чулках и в юбке в складку синей, если это можно назвать понравилось. Она меня взволновала, если это, конечно, можно назвать волнением. В общем мне все время хотелось, чтобы эти ушли, а эта опять вбежала, потому что она быстро-быстро говорила, быстро-быстро смеялась, быстро-быстро убегала". Вот так состоялось знакомство. Потом меня дразнили в труппе "любимая актриса Эфроса". Я была девочка еще совсем, только со студенчества, он уже был взрослый человек. У него была странная внешность, какие-то волосы странные пушистые, которые он все время зачесывал руками назад. И все время у него глаза были обращены куда-то себе в затылок, куда-то вовнутрь. Мы поначалу не могли понять, как с ним разговаривать. И он как бы нас видел и как бы не видел. Задавал какие-то хитрые вопросы, мы не знали, к чему они относятся. Он вообще спрашивал труппу, о коллегах спрашивал. И видимо, из того, что говорили коллеги друг о друге, видимо, он из этого понимал, что за люди перед ним и какие роли нужно им давать. Мне он задавал вопрос: а что такое характерная актриса? Я говорила: ну это всякая, которая все может играть. "А вот вы, что бы вы хотели играть?". Я говорю: "Может, я бы попросила где-нибудь в десятом составе, принес Эдик Радзинский пьесу "104 страницы про любовь", может я бы попробовала". Вот так он каждого интервьюировал. Павел Подкладов:
"104 страницы по любовь" - это какие-то отголоски оттепели. Это был спектакль достаточно вольный.
Ольга Яковлева: Тогда все было вольное, тогда и режиссура была вольная. Анатолию Васильевичу принадлежат очень многие открытия на театре. Конечно, когда-то это уже и было, но тогда в то время он первый отменил занавес - это его открытие. Зритель приходил в зал, он уже видел не занавес тяжелый и пыльный, который раздвигался с большим трудом, а декорацию, он уже входил в мир театра, в атмосферу с самого начала. Вольным он был потому, что это были новые художники, создавалось много театров. Он работал очень ярко с пьесами Розова в Центральном детском театре, где тогда работал Ефремов, режиссером была Кнебель. Вот оттуда они вышли и потом уже разошлись по своим театрам. Олег Ефремов тогда создал свой театр, Анатолий Васильевич пришел в театр имени Ленинского комсомола, а потом чуть позже Таганка возникла. Павел Подкладов: Вам пришлось ломать что-то в себе, общаясь и работая с Анатолием Васильевичем? Ольга Яковлева: Нет, я так полагаю, что его педагогика и режиссура заключалась в том, что он позволял человеку открыться в его сущности такой, какой он есть, в свободе, в удовольствии, в любви к творчеству. Он приподнимал человека на подушку и все лучшее, что есть в человеке, вот этим он и пользовался для сцены. Он развивал интуицию, он открывал ребра, человек становился свободным, легко верящим в предлагаемые обстоятельства, которые задавались на сцене, и человек просто развивался сам собою, была атмосфера такая абсолютно естественная. Там была какая-то вдумчивая ясность. Он разговаривал с актерами очень простым азбучным, прозрачным, доступным языком. Все становилось ясно. Павел Подкладов: Поразительно совершенно. Мне казалось, что он наоборот ломал актеров для того, чтобы создать свое. Ольга Яковлева: Нет, если такое и было, допустим, концепция была какая-нибудь по поводу "Месяца в деревни" или "Отелло" или "Дон Жуана", то, конечно же, первое, что делает режиссер, спрашивает: а что вы думаете по этому поводу? Конечно, актеры собирались на репетиции, несли Бог знает что, хрестоматийное, традиционное, среднеарифметическое, все, что знали по этому произведению и еще плюс все, что они могли выдумать. А потом, когда Анатолий Васильевич говорил: "А теперь послушайте, что я думаю по этому поводу". И оказывалось все проще, яснее и как дважды два - четыре. И мы только сидели и думали: Боже мой, почему же мы не могли догадаться до этого? Ну почему? Это все как бы на поверхности лежит, но мы глубокомысленное говорили, что-то умное. Потом он говорил: "А дело вот в чем - в том-то и в том-то. Про это я хочу делать". Потом он позволял актерам присваивать его концепцию, трактовку. Актер это присваивал себе, он думал, что это он сочинил. И потом начиналась работа, начинали жить и двигаться в этом рисунке, который придумывал Анатолий Васильевич. И все думали, что они все сами делают. Мне так никогда не казалось. Я знаю, что все, что произошло в моей творческой биографии - это все придумал, сделал Анатолий Васильевич, я только исполнительница. Павел Подкладов: Наверное, каждый, кто хоть раз в жизни столкнулся с гением Анатолия Эфроса, впитал частичку его души. У других остались в памяти его великие спектакли, а на пленке необыкновенные телефильмы. И книги: В одной из них он написал: "Хорошо, чтобы были улицы, которые тебе приносили бы радость, даже одним названием. И чтобы был дом, и жена, и дети. И чтобы не шалило здоровье. И чтобы работа была, потому что работа на случай беды - самое хорошее лекарство. А еще хорошее лекарство - любить жизнь". Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
