Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
25.12.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 Культура

Русские Вопросы

Автор и ведущий Борис Парамонов

Русская терапия

В России вышла любопытная книга: "Мифы о России и дух нации" Александра Горянина. До наших мест эта книга пока не дошла, но кое по каким материалам судить о ней уже можно, и поговорить хочется не мешкая. Во-первых, у нас есть что-то вроде автоаннотации книги, во-вторых, появилось большое интервью автора в газете "Комсомольская правда", в трех номерах подряд: случай, говорят, небывалый. Нам понятно, о чем идет разговор в книге Горянина и, более того, почему и зачем она появилась.

Но вот давайте начнем с этой автоаннотации - как сам писатель подает свое сочинение:

"Автор задается вопросом, почему одни народы складывают о себе горделивые мифы, а другие вполне способны принять на веру отрицательные мифы о себе. Исследуя этот вопрос, он развенчивает множество мифов о России и русских. Например, о том, что Россию всегда отличал имперский дух. И другой, гласящий, будто официальным геополитическим идеалом русских царей была доктрина о Москве - Третьем Риме. И миф о том, будто для России колхозное хозяйство - самое естественное, поскольку общинность, соборность и коллективизм якобы встроены в русскую психологию.

Автор показывает, что качество жизни простых людей в допетровской Руси было много выше, чем в Западной Европе. Что, исключая ХХ век, в русской истории гораздо меньше жестокости, чем в остальном христианском мире.

Некоторые из рассмотренных в книге мифов свидетельствуют о расщепленном сознании нашей либеральной интеллигенции. Чего стоит ее любимый миф, будто Россия потерпела поражение в холодной войне. Считать так могут лишь люди, отождествляющие себя с коммунизмом. Да, Ленин, Сталин, Троцкий, Андропов и примкнувший к ним Шепилов и впрямь потерпели поражение. Но не Россия.

Почему-то один народ создает о себе миф героический и кичливый, а другой - на куда более выигрышном материале - миф застенчивый и какой-то виноватый. Это видно из сопоставления американского мифа о ковбоях и русского мифа (вернее, его отсутствия) о казаках - абсолютно уникальном в масштабах человечества сословии, "поголовно и на свой счет" служившем государству.

Миф, усвоенный в качестве истины, становится огромной силой. Даже не имея ничего общего с действительностью, мифы формируют эту действительность. В российском случае они навязывают нам преуменьшенную самооценку, пониженное самоуважение, подрывают нашу веру в себя, подрывают дух нации".

Задача автора определена в этих словах очень интересно и, можно сказать, плодотворно: деятельность людей, хотят они этого или нет, неизбежно протекает в атмосфере мифа, но от того, каков этот миф, зависит результат деятельности. Получается при этом, что народ сам создает собственный миф или даже может принять миф, созданный о нем другими. Кажется, в русском случае мы имеем дело со вторым вариантом. Не Герберштейн и не Олеарий, не маркиз де Кюстин создали русский миф, но русские из их сочинений его усвоили, перевели в самосознание. Вопрос: а какие русские? Тут начинается самое интересное, насколько я могу по вышецитированной кости восстановить скелет горянинской книги в его полноте: по-видимому, автор считает, и не без оснований, что творец негативного мифа о России - русская либеральная интеллигенция.

В интервью Горянина "Комсомольской Правде" заметна одна тенденция: почти всякий раз, говоря о русских плюсах, замалчиваемых в негативном русском мифе, автор ссылается на историю России допетровского периода. До Петра в России всё было хорошо, а если и не всё и не совсем хорошо, то лучше, чем в Европе в тот же период. В России, например, правовой уровень был выше, а судебные установления мягче. Любимый пример всех славянофильствующих (я не говорю, однако, что Горянин славянофил) - в России не было смертной казни в тот период, когда она свирепствовала в Европе. Горянин говорит интервьюеру "Комсомольской Правды":

"Будете в Лондоне - купите билет на обзорную экскурсию по центру города в открытом автобусе. У Гайд-парка вы услышите, что там, где сейчас "уголок оратора", находилось место казней. Казни были основным развлечением лондонского простонародья в течение многих веков... Еще в 1819 году в Англии оставалось 225 преступлений и проступков, каравшихся виселицей.

Полюбуйтесь на гравюры Дюрера и Кранаха. Известно, что в своих античных и библейских сюжетах они отражали реалии окружавшей их жизни. И эти реалии ужасают. Вы увидите, что гильотина существовала за два века до Французской революции... А какие ужасы мы видим на гравюрах Жака Калло! Это тридцатилетняя война 17 века: гирлянды и гроздья повешенных на деревьях людей. Это отражение не болезненных фантазий художника, а подлинной жестокости нравов того времени. Тридцатилетняя война унесла половину населения Германии, особенно лютовали там шведы. А Средние века были еще ужаснее. Россия такой необузданной свирепости нравов не знала никогда, она отличалась мягкостью нравов, смертоубийство казалось нестерпимо страшным делом".

Тут, надо полагать, Мишель Фуко автору матерьяльца подкинул. В таком духе и с приведением подобных примеров выдержано всё интервью. Но возникает в результате ясное ощущение, трудно объяснимое с авторской позиции: когда в Европе дела пошли лучше, право восторжествовало и нравы смягчились - тогда именно в России стало хуже, и продолжало ухудшаться. А рубеж здесь - как раз Петр Первый и его реформы.

Вывод вроде бы однозначный напрашивается, и его не раз делали всякого рода славянофильствующие: петровская реформа нарушила органический порядок русского быта, не пошла на пользу народу и, выведя Россию на европейский политический уровень, всё же не смогла равнять ее с Западом по всем показателям социально-культурного развития. Ограниченная модернизация страны - в основном в военном отношении - была достигнута за счет сверх-крайнего напряжения национальных сил и в конечном счете подорвала долгосрочные потенции страны. Народ был разорен реформой, уровень народной жизни так и не был восстановлен до прежних, дореформенных стандартов. Кстати сказать, об этом не только славянофилы писали. П.Н.Милюков, известный главным образом как политик, был к тому же крупным историком, и основная его работа, создавшая ему научное имя, была посвящена как раз негативным результатам петровской реформы. Можно сказать, что Милюков разоблачил петровский миф; во всяком случае показал, что с чисто научной точки зрения реформа не дала того, что предполагала. И в то же время - вот и ярчайший пример, подтверждающий установку нашего автора, А.Горянина, - Петр Великий и его реформа есть ни что иное как великолепно сработавший миф, канализировавший русскую национальную энергию именно туда, куда и предполагалось, - на Запад, в Европу. Конкретные результаты реформы, сиюминутные последствия были незавидными, но перспектива была задана, намечен путь, с которого Россия в общем и целом не сходит. Генеральная линия Петра восторжествовала - как установка национального сознания, как исторический горизонт, в котором страна стала видеть себя и свое будущее, свою идею, если хотите.

Можно сказать так: Петр и победить до конца в своей стране не может, но и не дает ей сойти со своего, им намеченного пути. Петровский миф - образ некоего национального долженствования, вечная русская программа - не в смысле генетической предзаложенности (такой в истории и не бывает), - а в смысле исторического целеполагания.

Волн наводненья не сдержишь сваями,
Речь их, как кисти слепых повитух.
Это ведь бредишь ты, невменяемый,
Быстро бормочешь вслух.

Можно привести еще один весьма известный пример действия мифа в качестве конденсатора энергии исторического действия - пример опять же из русской истории, сравнительно недавней. Об этом Бердяев выразительно писал в книге "Истоки и смысл русского коммунизма". Почему марксизм победил в русском революционном движении, стал его основной теорией и руководством к действию? Потому что он говорил о действии в истории объективных, сверхличных сил, обеспечивающих тот исторический результат, который провозглашала теория. Получился парадокс: детерминистская теория способствовала волюнтаристской энергии революционеров-марксистов, которые, по смыслу теории, должны были бы полагаться на автоматическое движение к социализму. Марксистская концепция пролетарской революции, создающей бесклассовое общество, - миф, но этот миф создавал у исповедовавших его революционеров уверенность в своих силах и в конечном счете способствовал их победе.

Вот тут нам надо задержаться и еще раз подумать о том, как реализуются мифы в истории. Всегда ли это во благо? Ответ ясен: это зависит от того, каков миф. Есть миф и миф. Это слово вообще двусмысленно, и одно из его значений, кстати, наиболее популярное, - легенда, сказка. Большевицкий, марксистский миф должен быть трактован в этом втором, уничижительном смысле. Петровская реформа, несмотря на все свои издержки, оказалась перспективной, потому что она ставила себе вполне реалистическую, прагматическую, в сущности, достижимую цель, ориентировалась на образцы, действительно существующие. Европа-то была, и есть. Но большевицкий миф изначально нереалистичен, утопичен, имеет в виду нечто по природе своей недостижимое, противен природе человека, и именно поэтому тотально репрессивен. Ему люди мешают, природа их не такова, чтобы соответствовать провозглашаемым заданиям. Поэтому человека надо гнуть и ломать, переделывать его во что-то ранее невиданное. В сущности, это идеализм. Томас Манн сказал: если б преступления фашизма не были столь отвратительными, можно было бы сказать, что они совершены далекими от жизни идеалистами. Но о коммунизме с еще большим основанием это можно сказать. Переделать человека не удалось, да и никогда не удастся, - поэтому коммунизм в России в конечном счете исчез, испарился, сошел на нет, и даже без особенной борьбы и кровопролития. Александр Горянин это особо отмечает:

"Что такое революция большевиков и ее 70-летнее продолжение? Это был проект построения нового общества. Из-за чего он рухнул? Из-за "сопротивления материала". Давайте спросим себя: зачем большевики создали свой исполинский репрессивный аппарат - при якобы послушном народе? Не из чистого же садизма. Для чего умертвили миллионы людей и десятки миллионов сгноили в лагерях? Не для того ведь, чтоб уменьшить толчею на стройплощадке коммунизма. На самом деле, сила картельного действия вполне адекватно отразила силу и потенциал противодействия. Не будем себя обманывать: чекисты видели врагов. С помощью профилактического террора они истребляли тех, кто враждебен новому строю, кто сопротивляется либо способен и готов к сопротивлению, кто ждет или предположительно ждет своего часа. Но сопротивление ушло внутрь, и в итоге обратило все затеи большевицких вождей в пародию и карикатуру на первоначальный замысел. В конечном счете, именно оно - не иностранные армии, как в случае Германии, Италии или Японии - вернуло в Россию свободу. Мы сами одолели тоталитаризм, победили его изнутри".

Всё это правда, но не полная правда. Остается вопрос: а почему, собственно, стала возможной первоначальная победа коммунистического проекта? В самом деле, ведь не еврейско-латышские чекисты с помощью мадьярских дезертиров завоевали Россию для коммунизма, она, так сказать, сама себя завоевала. И в рассуждении об этом открывается одна существенная сторона подлинного русского мифа, которую Александр Горянин считает искусственно-привнесенной.

В одном месте своего интервью "Комсомольской Правде" А. Горянин заговорил всё-таки о русских недостатках, являющихся, как и положено, продолжением достоинств. Интервьюер спросил: "Вы в своей книге утверждаете, что русский народ вовсе не является терпеливым, скорее даже наоборот. На что вы при этом опираетесь?"

Горянин ответил:

"Если вы пробежите нашу историю век за веком, то увидите такой стабильный показатель, как нетерпеливость и нежелание нашего народа терпеть что-либо. Это даже своего рода недостаток, порождение нашей экстенсивной психологии. Наши предки расселились по всей Русской равнине потому, что у них не хватало терпения удобрять истощившееся поле. Они выжигали соседний лес и получали первые два-три года урожай получше. Этот алгоритм экстенсивного, нетерпеливого образа жизни в нас - от тех далеких веков... Неумение терпеть у русских и умение терпеть у западноевропейских народов породило вопиющую разницу в способе жизни. Там из века в век надо было жить на одном месте, долбить одно и то же поле, удобрять его, придумывать разного рода приспособления ...

Когда говорят о территориальном расширении России, надо помнить, что это далеко не всегда была государственная экспансия. Не меньшую роль сыграло бегство народа от власти на безвластные окраины... То есть нежелание людей терпеть и смиряться обусловило заселение исполинских пространств Евразии. Будь русский народ терпеливым и покорным, наша страна осталась бы в границах Ивана Калиты, но при этом, возможно, развивалась бы не по экстенсивному, а по интенсивному пути".

Горянин здесь сказал то, чего, может быть, и не хотел сказать: Россия пала жертвой своих пространств. Мысль не новая, высказывавшаяся еще Б.Н.Чичериным и повторенная Бердяевым, но повторить ее еще раз невредно. Получается, что ничего хорошего в этом пространственном изобилии и нет, оно провоцирует к бегству, к пресловутой российской "воле", то есть безответственности. Тут не только подсечным земледелием пахнет, но и разбоем, Стенькой Разиным. Россия, как одна из героинь Платонова: Маша, дочь пространщика. (Я не знаю, что это такое: железнодорожный термин или неологизм гениального писателя.) Эти бродячие толпы не только ведь новые земли искали и заселяли, но и норовили податься, так сказать, в вольные стрелки - на манер тех диких кочевников, с которыми приходилось вести непрерывную борьбу государству. Это был один из русских соблазнов - растворение в степи и в степном образе жизни, то есть слияние с какими-нибудь печенегами. Поскреби русского, и найдешь печенега. А.Горянин необыкновенно нахваливает казаков, сожалеет о том, что из них не сделали в России воодушевляющего мифа, как в Америке из ковбоев, но ведь то, что ему нравится в казаках - жизнь на вольной земле и добровольная военная организация, - это ведь результат государственной политики, сумевшей поставить на службу себе эту стихию. Обсуждая эти сюжеты, ни в коем случае не следует забывать то, что, похоже, забывает Горянин: известные слова Пушкина: правительство в России - единственный европеец. Кстати сказать, в своей концепции Горянин страшно преувеличивает силу и значение так называемого земского элемента в русской истории - органов местного общественного самоуправления и повторяет давнюю ошибку славянофилов, сравнивавших земские соборы чуть ли не с западными парламентами, причем сравнение было в пользу России. Этот миф разоблачил еще в середине 19 века уже упоминавшийся Чичерин. Новейший и наиболее научно фундированный курс русской истории, созданный Б.Н.Мироновым, всячески подчеркивает позитивную роль государства в построении России, явно продолжая традицию старой государственной школы русской историографии (Соловьев, Кавелин, тот же Чичерин). Всё было гораздо сложнее, миф сменить, может быть, и надо, но нелегко, если помнить при этом об исторической правде.

Но сюжет об экстенсивности русской психологии хорошо Горяниным выдвинут, хотя требует несколько иной экспликации. Русская "воля" оказалась очень даже способной к переходу в свою диалектическую противоположность - терпение и покорность. Здесь нам надо коснуться сюжета христианства в русской истории, которого А.Горянин, судя по его интервью, вроде бы не заметил.

Сказать коротко, христианство дало высшую религиозную санкцию анархической стихии русской души. Христианство ведь не от мира сего, и земным устроением не озабочивается. Русский Христос совершенно уместен во главе блоковских "Двенадцати". Когда рассуждают о загадочной поэме и пытаются эту загадку решить, то неизменно спотыкаются на этом пункте: Христос априорно берется как высшее позитивное начало. Тогда, действительно, трудно его сочетать с красногвардейцами.

Это опять же славянофильская тема: о возможности построения в России чисто христианской культуры, не отягощенной искажающими влияниями западных, с античных времен еще идущих, то есть "языческих", традиций. Отсутствие этой традиции в России славянофилы посчитали плюсом, а не минусом. Минус традиция - это плюс: такая арифметика была у славянофилов. Забывали о том, что христианство по природе своей антикультурно, контркультурно или, если угодно, сверхкультурно, и направлено оно не на устроение мира, а на преодоление его. Оно эсхатологично: жаждет конца мира, нового неба и новой земли. Мир должен сгореть, говорит христианский мыслитель Бердяев. То же самое у Блока: "Мы на горе всем буржуям Мировой пожар раздуем. Мировой пожар в крови. Господи, благослови!" Вот где уже в "Двенадцати" Христос появляется.

Альберт Швейцер проанализировал радикальную трансформацию христианского мифа. Христос пришел как Мессия с обещанием тотального преображения бытия, которое ожидалось здесь и сейчас. Когда эта эсхатологическая надежда рушилась, была выбрана иная модель: смерть на кресте как длящееся пребывание Бога среди труждающихся и обремененных. Мир спасен, возведен к высшему бытию крестной смертью Спасителя. Так бунт уступает место терпению, "несению исторического тягла", как скажет другой русский религиозный философ.

В обоих этих обликах развивается русская история, а лучше сказать, формируется русская психология: порывание к небу, принимающее форму тотального бунта, и крестная мука, выступающая, если вдуматься, иным ликом бунта, то есть неприятия бытия. В сущности это одно и то же, между двумя этими состояниями нет зазора, дающего место культурному творчеству.

Христианство в России не только не породило культуры (что невозможно по определению), но и не сумело адаптироваться к культуре, как произошло это на Западе, что и послужило взаимному обогащению и утончению обоих. Наиболее емкая формула этой взаимной вовлеченности в единый культурный процесс - Реформация. Культуру привить к России власть всё же сумела; известная формула: на реформу Петра Россия ответила Пушкиным. Интересно, что власть же задумывала и Реформацию: такой смутный проект был у Александра Первого, за которым, как теперь выясняется, с громадным интересом наблюдал Пушкин. Но Реформация по определению должна быть народным движением, должна из себя выдвинуть Лютера. Таким русским Лютером, без сомнения, становился Лев Толстой. Но, как принято говорить в таких случаях, история распорядилась по-своему.

Русский двадцатый век, большевизм можно органически вписать в русскую историю, если помнить о том, какой тип человека был порожден русской степью и санкционирован православным христианством. Бердяев называл этот тип апокалиптическим нигилистом. Гениальное художественное воплощение он нашел в творчестве Андрея Платонова. Его чевенгурцы - это большевики и христиане одновременно.

Возвращаясь к книге Александра Горянина, можно сказать, что его ревизия русской истории не удалась. Ничего сногсшибательно нового о ней сказать нельзя: слишком она известна и достаточно объяснена. Но Горянин прав в своей проективной установке. В сущности, он не пересматривает русское прошлое, а предлагает от него отказаться, лучше сказать - забыть. Отсюда его установка на построение оптимистического русского мифа. Это о многом говорит, и прежде всего - об изменении типа русского человека, об изживании ветхого русского в опыте большевизма. Русский человек почувствовал освобожденной свою потенциальную энергию. Этот реальный результат настоящего, чреватый лучшим будущим, стоит всех интерпретаций прошлого.

Б.Н.Миронов, автор "Социальной истории России времен империи" - работы, как мне кажется, сильно повлиявшей на проект Горянина, писал в своей книге:

"Мы, россияне, нуждаемся в клиотерапии - в трезвом знании своих достоинств и недостатков, чтобы иметь возможность достоинства развивать, а недостатки лечить и устранять... Историки могут стать социальными врачами. Подобно тому, как психоаналитик избавляет пациентов от различных комплексов, которые мешают им жить, путем анализа их личной истории, так и историки могут избавить свой народ от комплексов, сформировавшихся в ходе национальной истории ... путем анализа прошлого".

В данном случае анализ прошлого, предпринятый А.Горяниным, не столько отвечает истине фактов, сколько заставляет вспомнить старую философскую апофегму: истина не факт, а идеал. Не надо цепляться за прошлое, тем более бояться его, угнетаться им. И вот чего уж совсем не надо - и тут трижды прав Горянин - это каяться, бередить старые раны и посыпать главу пеплом. Как сказал хасидский мудрец: "Согрешил я или не согрешил, - что от этого Небесам? Чем терять время, предаваясь размышлениям о грехе, лучше мне нанизывать жемчужины к вящей славе Небес... Человеку, который не думает о себе, даны все ключи".


Другие передачи месяца:


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены