Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
25.12.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 Кавказ
[21-01-03]

Кавказские хроники

Проспект Руставели - место встреч великих

Ведущий Олег Кусов

Даже в сложные советские времена интеллигенция считала Грузию своей отдушиной. На проспекте Руставели в Тбилиси в те годы часто можно было встретить писателей, художников, музыкантов, которых по праву называют великими.

Наш постоянный автор Юрий Вачнадзе подготовил материал о двух незаурядных личностях, имеющих непосредственное отношение к Грузии - певце Александре Вертинском и писателе Леване Хаиндрава.

Юрий Вачнадзе: В стихотворении замечательного грузинского поэта Михаила Кулебидзе есть выражение: "Человек, которого потерял город". Один из немногих тбилисцев, к кому можно отнести эти слова, Леван Хаиндрава. Личность неординарная, человек драматичной судьбы, достойный пера романиста, он сам писал романы и повести, был великолепным публицистов, прекрасным рассказчиком. Сейчас, спустя семь лет после его кончины, вышла книга о нем известного грузинского музыковеда Гулбата Торадзе. Она называется примечательно - "Мой друг Леван Хаиндрава". Наверное, не можно было бы назвать "Наш друг Леван Хаиндрава". Наш, если помнить о том, что еще недавно существовало, а сейчас доживает свой век уникальное братство истинных горожан-тбилисцев, плоть от плоти нашего города, где мы родились и прожили сложную жизнь, полную радости и огорчений. Радости человеческого общения и огорчений совковых будней. В 50-60-х годах прошлого столетия мы выходили на проспект Руставели не просто погулять, а чтобы повстречаться со многими выдающимися людьми того времени, пообщаться с ними, получить живительный квант духовной энергии. С тонким портфелем под мышкой из винного подвальчика нетвердым шагом поднимался великий Галактион, с издевательским клеймом на груди - орденом Ленина. Его густая борода словно пыталась скрыть подлинное выражение усталого серого лица, и лишь дрожащие руки предательски выдавали огромную душевную драму. Из театрального подъезда выходил строгий Серго Закориадзе, который назавтра в оперном театре должен был читать Эдмонта на музыку Бетховена. В малом зале Руставели выступал изумительный российский чтец Всеволод Аксенов, высокий статный барин, опирающийся на палку с массивным набалдашником. В том же зале и, напротив, на сцене в Доме офицеров выступал и Александр Николаевич Вертинский. Иногда казалось, что мифическая машина времени переносила нас назад к грузинским голоборожцам, к поэтическому Серебряному веку, где не было места большевизму, где цифра "37" не содержала тайного дьявольского смысла. В те годы нам казалось, что Леван Хаиндрава, несмотря на молодость, тоже был из прошлого, того самого, которое почти не изменилось на чужбине, в эмиграции. Леон так и не выучился грузинскому, но при этом он соврешенно органично вписался в тбилисскую жизнь, стал истинным горожанином, не просто "тбилиссели", - тбилисцем, что далеко не одно и то же. Появившийся на свет в Харбине, получивший французское образование, специалист английского языка, писавший свои литературные произведения на русском, он был истинным патриотом Грузии, боготворил свою историческую родину, напрочь отметая шелуху лицемерия и показухи. Леван был необычайно искренен во всех своих чувствах: от страстного сумасшедшего боления за грузинский футбол до восприятия в качестве личной трагедии потери Абхазии и разочарований, связанных с братоубийственной абхазской войной в Грузии. И это человек, который родился и прожил почти полжизни в другой стране. Вот отрывок из автобиографии, написанной рукой самого Левана:

Диктор: "Я родился 27-го декабря 1916-го года в городе Харбине (Китай), в семье Ивлиана Ивановича Хаиндрава, в юношеском возрасте сосланный царским правительством на каторгу на остров Сахалин, а позднее поселившегося в Манчжурии. Отец мой, видный общественный деятель, был одним из основателей харбинского грузинского общества взаимопомощи, председателем которого состоял более четверти века. Я, после окончания средней школы в 1933-м году, уехал для продолжения образования в город Шанхай, окончил французский университет "Аврора", после чего до лета 1940-го года служил во французских учреждениях. Незадолго до начала Отечественной войны возбудил вместе с матерью и братом (отец скончался в 1938-м году) ходатайство о советском гражданстве и разрешении приехать на постоянное жительство на родину. Писать начал еще в студенческие годы. С июля 1941-го года работал в русскоязычной прессе в Шанхае до отъезда на родину в ноябре 1947-го года. Написал роман, который в рукописи привез в СССР. Этот роман вместе с большей частью моего литературного архива погиб в 1958-м году, когда я был незаконно репрессирован бериевской бандой. Первые годы на родине работал преподавателем иностранных языков в средних школах в Тбилиси и в Северном Казахстане, куда был сослан. Будучи полностью реабилитирован в 1955-м году, вернулся в Тбилиси вместе с семьей, и с тех пор занялся всерьез литературной работой".

Юрий Вачнадзе: Всего Леваном Хаиндрава написано 9 книг, 5 романов и множество повестей и рассказов, многие из которых носят автобиографический характер. Благо полная драматизма жизнь писателя на чужбине и в родной стране с избытком снабдила его произведения сюжетными коллизиями. Подумать только, в Китае левацки настроенного Левана арестовывала японская жандармерия, на родине советская власть сослала его с семьей в Казахстан. Он встречался в Чжоу Эньланем и Джорджем Маршаллом и брал у них интервью. В качестве журналиста присутствовал при подписании 2-го сентября 45-го года акта о безоговорочной капитуляции Японии на борту американского линкора "Миссури".

Корней Иванович Чуковский - Левану Хаиндрава: "Дорогой Леван Ивлианович, я с большим удовольствием прочитал ваш рассказ и понял, что вы зрелый и талантливый мастер. Не сомневаюсь, что и до этого романа вы исписали немало бумаги, прошли большую школу литературной работы. У вас есть все основания сделать писательство своей профессией, от души благодарю вас, что познакомили меня с вашей рукописью. Все, кому я давал ее читать, единодушно разделяют мое высокое мнение о ней. С глубоким уважением, орней Чуковский, 28 августа 1969-го года".

Автор книги о Леване Хаиндрава Гулбат Торадзе абсолютно все знает о своем друге, недаром книгу в одно время он так и хотел назвать -"Все о Леване Хаиндрава".

Гулбат Торадзе: Впервые я увидел Левана в конце августа 1948-го года. Он шел днем по проспекту Руставели, на него нельзя было не обратить внимания. Одетый, несмотря на жаркую погоду, в темно-синий с иголочки костюм, да еще с платочком в кармашке, он резко выделялся среди окружающих. Я невольно засмотрелся на него, теряясь в догадках: кто он - заезжий дипломат, артист? Совсем как в "Мастере и Маргарите", помните: "Немец", - подумал Берлиоз. - "Англичанин", - подумал Бездомный". Вечером того же дня в Летнем зале филармонии проходил концерт впервые выступавшего в Тбилиси Александра Вертинского. После концерта, любопытствуя, я заглянул за кулисы и увидел, знаменитый артист оживленно беседовал с заинтриговавшим меня незнакомцем. Не иначе, решил я, он из окружения Вертинского, то ли его администратор, то ли еще кто-нибудь. Но через месяц, вновь встретив моего незнакомца на улице, а затем на концертах, понял, что ошибся.

Юрий Вачнадзе: Позднее Гулбат узнал, что Леван Хаиндрава приехал из Китая.

Георгий Хаиндрава: Папа очень много рассказывал о Китае, очень красочно. Он очень любил эту страну.

Юрий Вачнадзе: Сын Левана Хаиндрава - кинорежиссер Георгий Хаиндрава.

Георгий Хаиндрава: Китайские сказки я читал, для меня китайское было какое-то близкое и родное.

Юрий Вачнадзе: Китай и китайцев Леван от всей души любил. Есть у него замечательное стихотворение, посвященное Китаю, оно никогда не печаталось. Вот отрывок из него: "Истерзанный опустошенный край, в канал глядятся ивы, пригорюнясь, таким тебя я помню, мой Китай, страна, неповторимая как юность. Мой добрый отчим, даже злой судьбе не усмирить души моей стремления, я из отчизны дальней шлю тебе сыновнее мое благословение".

Гулбат Торадзе: В Шанхае близким другом Левана стал обаятельный бонвиван Леван Дадиани. Покровительствовал же всем молодым Александр Вертинский, "дед" по прозвищу, он же "первый рыцарь шанхайской богемы", как его тогда называли. В эти годы шла Вторая мировая война, одним из важнейших театров которой была Северная Африка, где противостояли немцы, итальянцы и англичане. Сражения проходили с переменным успехом. К примеру, из рук в руки переходил важный стратегический пункт город Сидибарани. После успеха англичан Вертинский сочинил такие строки: "Слух прошел, что англичане предложили Дадиане где-то в Африке престол за квартиру и за стол. И сказали англичане: "Этот стол в Сидибарани будет сыт и будет пьян, потому, сиди, баран"". Но вскоре ситуация изменилась, немцы отбили у англичан Сидибарани. И тогда уже Леван сочинил три строфы в продолжение строк Вертинского. "Вновь бистро на Дадиане, Кромвель взял Сидибарани. Дадиане с горя пьян и ругает англичан. Не печалься, Дадиане, победят вновь англичане, будешь сыт и будешь пьян, потому, не плачь, баран". В 1943-м году в Шанхае Леван был шафером на свадьбе Вертинского и Лидии Циргвава. Позже, уже в СССР он крестил их старшую дочь Марианну.

Георгий Хаиндрава: Это была такая компания единомышленников, все восхищались и все особым уважением были проникнуты к Вертинскому. А Вертинский был как бы дирижер всей это компании. Отец мой был в этой компании учителем фехтованием и хороших манер, его назначил Вертинский.

Отрывок из романа Левана Хаиндрава "Очарованная даль":

Диктор: За столом установилось тягостное молчание. Самая чуткая из компании - Ганна Мартинс - поняла, что надо переменить тему: "В Европе у вас был бешеный успех, Александр Николаевич? - Да, успех был. До меня там не было такого исполнения. Во Франции были шансонье, но это другое". Вертинский заметно воспарял духом. "Где вас принимали лучше всего? - продолжала развивать спасительную тему Ганна. - В Тифлисе". Гога вздрогнул от неожиданности. Оживился и молчавший весь вечер, бывший явно не в ударе Кипиани. "Когда вы там были? - спросила Ганна. - В 15-м году. Я выступал в Оперном театре. И знаете что? На втором концерте мне выкатили на сцену автомобиль из цветов. Представляете? Не автомобиль, украшенный цветами, а именно автомобиль из цветов. А какие приемы устраивались! Там был губернский представитель дворянства князь Нижерадзе, красавец, острослов, и при том очень тонкий человек. Он мне закатил пир в Артачальских садах. Слышали о таких? Где-то за банями. Мы ехали на фаэтонах, впереди небольшой оркестр, зурна, тамбурин, дудуки, еще какие-то азиатские инструменты. Нижерадзе в черкеске, с кинжалом. Красавец, хоть картину пиши. Другие тоже подстать ему, все в черкесках. Кутили всю ночь: песни, танцы, сколько было выпито, уж и не знаю. Потом катались на плотах, вернулись под утро. Я еле на ногах держусь. Молю Нижерадзе: князь, отпусти мою душу на покаяние! Куда там, вернулись в сад, а там уже "ахали супра" (Вертинский так и произнес эти слова по-грузински). Стол накрыт заново, и все пошло сначала. Удивительный город, удивительный народ. Мужчины смелые и благородные, женщины прекрасные и целомудренные". Гога чувствовал себя на седьмом небе, никогда он еще не слышал таких слов о своем народе. Вертинский посмотрел на него острым понимающим взглядом и добавил: "Не думайте, пожалуйста, что я говорю это, чтобы сделать вам приятное, я действительно так думаю. Если я снова когда-нибудь женюсь, моей женой непременно будет грузинка. - Откуда мы тебе ее возьмем? - в своей грубоватой манере заговорил Жора Кипиани, таким тоном, будто ему предстояло тотчас приняться за поиски невесты для Вертинского. - Все замужем, а так, одни девчонки. - Сам найду, Жора, сам. Я пока не тороплюсь".

Георгий Хаиндрава: Мне был год, когда Вертинский приехал в Грузию и был у нас дома. Было огромное количество людей, которые за счастье считали, наверное, быть шафером на свадьбе Вертинского, а выбран был именно мой отец, и папа очень гордился этим. Он очень любил семью Вертинского, он каждый год ездил в Москву и обязательно посещал семью Вертинского, у них были очень дружеские взаимоотношения с его супругой и дочерьми.

Юрий Вачнадзе: В последний приезд Вертинского в Тбилиси в 56-м году посчастливилось и мне пообщаться с ним. В антракте концерта Александра Николаевича в тогдашнем Доме офицеров на проспекте Руставели я вместе с несколькими приятелями-меломанами подошел к заместителю начальника Дома офицеров подполковнику Онику Самсоновичу Агабекову. Воспользовавшись тем, что мы были знакомы семьями, я попросил у Агабекова разрешения зайти в уборную Вертинского. "Александр Николаевич очень любит встречаться с молодежью, - сказал Оник Самсонович, - можете зайти к нему, но только после концерта". Вертинский принял нас, нескольких молодых людей, так, словно мы были с ним давно знакомы. Разговор длился около часа. Собственно, почти все время говорил Александр Николаевич. Нас поразили его искренность и открытость. Рассказывая о себе, он не утаивал обиды на официальные и правительственные структуры. "Когда я приезжаю в город, - говорил Вертинский, - Министерство культуры делает вид, что пока еще не приехал". С горечью рассказывал артист о своем сценарии, который лежал на Ленинградской киностудии длительное время без движения. Сценарий повествовал о событиях, связанных с Гражданской войной и Белой армией. "Они постоянно обещают мне запустить его в производство, вот теперь - на будущий год". Узнали мы о подробностях возвращения певца на родину. Дважды во время гастролей в Китае, согласившись на предложение советского посла в этой стране, Вертинский писал заявление с просьбой разрешить ему вернуться в СССР и заполнял необходимые документы. Однако со стороны советских властей, как говорят, ни ответа ни привета. Артист очень обиделся, и когда уже в третий приезд в Китай советский посол после концерта снова обратился к нему с прежним предложением, Вертинский сказал: "Я два раза кланялся, в третий раз не буду. - Скажите, Александр Николаевич, сколько раз вы могли бы поклониться собственной матери? - спросил его посол. - Сколько угодно, - ответил Вертинский. - Тогда кланяйтесь еще раз и заполняйте документы". Так артист вернулся на родину. О том, что Леван Хаиндрава был шафером на свадьбе Вертинского, я узнал лишь через несколько лет после памятного тбилисского концерта. Между прочим, с будущей невестой Александра Николаевича харбинской грузинкой Лидией Владимировной Циргвава сидел за одной партой младший брат Левана - Александр, Алик Хаиндрава.

Из воспоминаний Левана Хаиндрава: "В последний раз Александр Вертинский побывал в Грузии, которую он так любил, в октябре 1956-го года. Выступления его, как всегда, проходили в огромным успехом. После прощального концерта я зашел за кулисы, и мы вместе отправились к нему в гостиницу "Тбилиси". Решили ужинать не в ресторане, а в его номере-люкс. Вертинский позвонил в ресторан, как всегда, со вкусом выбрал блюда, бутылку коньяка принес я, и мы поужинали вдвоем. Он жаловался на усталость, снял фрак и лакированные туфли, в которых выступал, ел мало и без оживления. Мало и говорил, видя его настроение, которое я приписывал усталости, я решил долго не засиживаться. И после ужина собрался было откланяться и уйти, но Александр Николаевич задержал меня: "Я прилягу, - сказал он. - Но вы, Левочка, не уходите, посидите еще со мной". Я, конечно, остался. Вертинский лежал на кушетке, закинув руки за голову, он был по-прежнему грустен и молчалив. Он лежал ко мне в профиль, и на фоне стены четко обрисовывался его острый нос и высокий слега покатый лоб, под которым остро глядели перед собой его глаза колдуна и волшебника. И тут, продолжая смотреть куда-то вверх перед собой, он заговорил: "Да, жизнь в общем прошла, и жаловаться мне было бы грешно. Я добился немалого, вернулся в Россию, меня любят люди, ходят меня слушать, у меня есть ест семья. И все-таки...". Он помолчал немного. "Знаете, чего бы я хотел? Я бы хотел уехать в Париж, снять маленькую гарсоньерку и прожить там, сколько мне еще Богом отпущено, тихо и спокойно в этом неповторимом городе".

Богом ему было отпущено жизни ровно семь месяцев".


Другие передачи месяца:


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены