Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
25.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
ЭкслибрисМарокканский выпуск. Брайон Гайсин и его рассказ "Заложники"Предисловие и перевод: Дмитрий Волчек
Сергей Юрьенен: Вначале о писателе: Брайон Гайсин называл себя "человеком ниоткуда", или, если использовать определение Борхеса, "человеком с границы". Выходец из британско-швейцарской семьи, он вырос в Канаде, учился в Англии, затем в Париже, входил в группу Андре Бретона, на коллективных выставках 30-х годов его картины соседствовали с полотнами Пикассо и Дали. В конце сороковых Гайсин опубликовал книгу об истории рабства в США, получил фулбрайтовскую стипендию и обосновался в Танжере, свободном городе на северном побережье Африки, Мекке международной богемы. В Танжере Гайсин открыл ресторан "1001 ночь", в котором выступали мастера из Джеджуки - знаменитые марокканские музыканты. В 1955-м Танжер утратил статус международного города и вошел в состав получившего независимость от Франции Марокко, "1001 ночь" разорилась, и Гайсин перебрался в Париж. На площади Сен-Мишель он встретил Уильяма Берроуза, с которым был знаком по Танжеру, и по совету писателя поселился в безымянном дешевом отеле у площади Сен-Мишель, который облюбовали битники - он так и вошел в историю под названием "Бит-Отель". "Гайсин был единственным человеком на свете, которого я уважал", - писал много лет спустя Берроуз. Эволюцией стиля Берроуз, дебютировавший реалистической прозой, во многом обязан идеям Гайсина, предложившего перенести приемы музыки, живописи и киномонтажа в литературу. Славившийся женоненавистничеством Гайсин разработал лингвистическую теорию о женской, "подчиняющей" природе языка. Метод, который предложил Гайсин (катАпы, разрезки), Берроуз использовал в своей прозе 60-х годов, две его книги были написаны в соавторстве с Гайсиным: "Режь страницы любых книг, режь газетные полосы и перетасуй колонки текста. Сложи обрывки наугад и прочитай новое послание". Материал для нового текста мог появиться откуда угодно - из Библии, газетного фельетона, бульварного романа. "Разрезки" Берроуза и Гайсина наследовали автоматическому письму дадаистов, они фиксировали бессознательное читателя, который то погружается в книгу, то повинуется потоку собственных мыслей, отвлекаясь на внешние раздражители. Вылавливала бессознательное и придуманная Гайсиным "Машина мечты", вращающаяся лампа, посылающая равномерные порции света, погружающего человека в состояние галлюциногенного транса. Гайсин полагал, что Машина мечты уносит человека за пределы вербальности, в мир иероглифов, нового мета-языка, на котором вступают в диалог разрозненные части человеческого "я": "Перед моим внутренним взором медленно и торжественно проплывают символы мировых религий. Распятие, столь же яркое, как то, что видел Савл по пути в Дамаск... Всевидящий глаз Изиды... Полумесяц ислама уступает место символам забытых верований или, быть может, религий других планет..." Первый роман Гайсина "Процесс" - опыт мистического путешествия по Сахаре, во втором - "Последнем музее" - в парижском Бит-отеле открывается вход в Тибетскую страну мертвых. Марокканские рассказы вышли только за два года до смерти Гайсина, в 1984-м; прежде он не решался их публиковать, убежденный, что Марокко в англоязычной литературе принадлежит его другу Полу Боулзу. Из марокканского сборника Гайсина - озаглавленного скромно - "Рассказы"...
Брайон Гайсин. "Заложники" Хамри и Ахмед тихо жили в задней комнате арабского кафе, что напротив вокзала у набережной Танжера. Юношам не было и двадцати, но жили они самостоятельно. Хамри, старший, прежде промышлял мелкой контрабандой на поездах, следовавших вглубь Марокко, но после одного неудачного предприятия потерял все сбережения. Ахмед работал в винной лавке у испанца и содержал друга. Ахмед, хрупкий и впечатлительный мальчик с большими испуганными глазами, однажды приехал, голодный и нищий, на поезде из родного городка. Хамри, хозяйничавший в захудалом кафе, сразу же взял его под свое крыло. Через несколько дней Ахмед нашел работу, и Хамри, любивший власть больше, чем деньги, целый день сидел на соломенном тюфяке, пока его друг трудился. По вечерам они потягивали сладкий мятный чай, играли в шашки пробками от бутылок и курили гашиш из длинной тонкой трубочки Хамри. Кафе находилось на задворках авениды, где вечерами прогуливалась под пальмами пестрая танжерская толпа. К семи часам широкую террасу "Палм-кафе" заполняли арабы, пившие чай и кока-колу за расшатанными столиками, а в радиоприемниках ревела музыка из Каира. В этот час Хамри помогал обсуживать, но чуть позже потихоньку смывался и шел на вокзал. Поезд приходил около девяти; в самый разгар променада, когда пестро одетая разноязыкая толпа бродила взад и вперед под фонарями и пальмами, смеясь и флиртуя. Маленькая электричка гудела, проезжая между пляжем и авенидой, вагоны были ярко освещены и набиты одетыми в лохмотья контрабандистами, которые с риском для жизни высовывались из окон, швыряя тюки поджидавшим сообщникам. Собиралась толпа, люди махали руками и подбадривали контрабандистов: разыгрывался великий спектакль. Полицейские и таможенники носились взад-вперед, исполняя свои роли, комически жестикулировали людям, забиравшимся на крыши вагонов четвертого класса и скрывавшимся в темных привокзальных закоулках, а, тем временем, из дверей и окон вытаскивали скот. Поезд, дернувшись, замирал, и арабские женщины, замотанные в белое, взвизгивали и били себя в грудь, если убегала коза или лопался большой мешок, и на землю высыпалась фасоль. Преследуемые и преследователи падали и катались, сцепившись, а собравшаяся на авениде толпа насмешливо подбадривала их сверху. Хамри с изрядной сноровкой пробивался сквозь сутолоку, давая советы и подсказывая дорогу, хотя сам больше не принимал участия в игре. - Когда-то я был Королем Поезда, - хвастался он, когда они с Ахмедом попивали душистый мятный чай, - и, если будет на то воля Аллаха, снова им стану. Каждый вечер они играли в шашки, пока измученный дневной работой Ахмед не начинал клевать носом и проигрывать Хамри все партии. - Завтра, когда христианин закроет лавку на сиесту, мы снова сыграем, и я выиграю, - протестовал он сонно. - Если будет на то воля Аллаха, - благочестиво поправлял его Хамри, и они ложились спать там же, где сидели, - на соломенном тюфяке в задней комнате кафе. Однажды жарким днем Хамри надоело выигрывать. - Ты что, не пойдешь на работу? - зевнул он. - Уже пять часов. Ахмед перевернул доску. - На работу? - воскликнул он. - Быть не может, что уже пять! Он вылетел из кафе и помчался вверх по улице, которая называлась Крутой, в лабиринт медины, где находилась лавка испанца. Хамри зевнул, потянулся и, поймав взгляд владельца кафе, постучал по лбу, показывая, что Ахмед спятил. Безобидный псих, из тех, что часто сидели в тени кафе, внезапно загоготал. Хамри проворно запустил в него круглым железным подносом. - Заткнись! - рявкнул он, когда поднос грохнулся на пол. - Заткнись! - Мой поднос! - взвизгнул владелец кафе. - От них спятить можно, от этих психов, - пробормотал Хамри, почти извиняясь. - Все мы - рабы Аллаха, - упрекнул его владелец кафе. Хамри хмыкнул, пригладил жесткую шевелюру и набил еще одну трубочку. Внезапно снова появился Ахмед, рухнул рядом с ним на подстилку и, ни слова не говоря, расставил шашки на доске. Хамри с удивлением глядел на его голову, странно склоненную набок. Ахмед дал ему белые пробки, так что Хамри надо было ходить первым. Владелец кафе, поливавший цементный пол водой, остановился и недоуменно посмотрел на них. Ахмед низко склонился над доской, разглядывая ее с яростным вниманием. Хамри поднял брови и скорчил рожу, показывая, что не понимает, в чем дело. Потом, склонившись к Ахмеду, спросил: - Сегодня нет работы, дружок, или тебя выгнали? - Нееет, - выдохнул Ахмед, впервые подняв взгляд. Произнося это слово, он выпустил весь воздух из легких и очень широко раскрыл глаза. - Нет, я вошел, взял швабру, и он на меня посмотрел. - Посмотрел на тебя? - Да, христианин посмотрел на меня. Вот так. - Он страшно скривился, подражая испанцу. - И что же? - Я бросил швабру и побежал, побежал. Некуда было идти, и вот я пришел сюда. Я - черная шашка. - Ты - что? - Я черная шашка на доске, и мне надоело все время прыгать и поддаваться твоим белым. Он говорил почти спокойно, странно приглушенным голосом, но забыл стереть с лица злобное выражение, которое появилось, когда он подражал своему хозяину. Он резко захохотал, потом завизжал, тут же поперхнулся, и его стошнило, но выражение на лице оставалось прежним. - Мне страшно, мне все время страшно, - всхлипывал и хрипел он, смеясь, и в то же время слезы капали из его глаз на стиснутые руки. - И я устал. Я так устал, что не могу поднять руку, но, если подниму, она вас всех убьет. Длинная змейка слюны потянулась из уголка его рта и повисла, злобно блестя в воздухе. Его руки царапали друг друга, судорожно сжимаясь. Он закашлялся и подавился, пальцы вцепились в горло, потом стали рвать одежду на щуплом теле. Хамри набросился на него, но Ахмедом овладела неукротимая сила. Владелец кафе принялся колотить их шваброй, вперемежку попадая то по Хамри, то по новоиспеченному безумцу, катавшимся по полу. Люди стали заходить с улицы, решив, что началась драка, окружили мальчиков и пытались разнять. С бутылкой кока-колы в руках украдкой подполз тихий псих, вечно сидевший в заднем углу кафе. Недрогнувшей рукой он шарахнул бутылкой по голове Ахмеда, и бесчувственное тело мальчика выпало из рук Хамри. Разрывая нависшую тишину, проревела сирена христианской скорой помощи, прибывшей за Ахмедом. С тех пор Хамри сидел в кафе, один, ни с кем не разговаривал и курил больше прежнего. В шашки ему играть не хотелось. Мусульманские безумцы Танжера скакали в жаркие дни по пустынной авениде. Они трясли длинными, спутанными волосами, плясали в ущербной тени пальм, гремя жестяными кружками, болтающимися среди разноцветных лохмотьев, и покачивали надетыми на голову старыми кастрюлями. Они приближались и отступали, делая знаки луне, пока, наконец, не валились на окурки под столиками террасы. Точно хитрые дрозды, они стремглав вбегали в двери кафе и угрожающе нашептывали Хамри: - Подай во имя Аллаха! Подай во имя Сиди Ларби, покровителя безумцев! Подай, чтоб не попасть в беду, чтоб не коснулся тебя перст Всевышнего! Хамри выворачивал карманы, показывая, что денег у него нет, но, погруженный в свои мысли, не смотрел на безумцев. - Все мы рабы Аллаха, - беспомощно бормотал владелец кафе, когда безумцы непристойно гримасничали перед вечерними посетителями или быстро глотали мятный чай из оставленных без присмотра чашек. Поезд прибывал в девять, но Хамри больше не ходил на вокзал. - Ахмеда отвезли к матери в Арчилу и посадили на цепь, - как-то вечером осторожно сообщил Хамри владелец кафе. - Слышал от одного человека, который приехал на поезде. Может, пошлешь ей денег? - Денег? - переспросил Хамри, запнувшись. - Нет у меня никаких денег. Но все же встал и пошел на вокзал, пошептался с разными людьми, говоря о делах в прежней манере, напомнил, что он был Королем Поезда, и на следующий день снова занялся старым промыслом. Он вошел в долю со старухой, которая была хитра, но не очень сильна, и довольно скоро сколотил небольшой капиталец. Хамри работал больше, чем прежде, твердо знал, какие давать взятки, не разбрасывался деньгами и к концу лета снова стал независимым человеком. Поезда следовали через Арчилу, напоминая об Ахмеде. И вот как-то раз Хамри спрыгнул с поезда в этом городке. Он смастерил новую доску для шашек и купил пирожки с медом. Мать Ахмеда долго не открывала дверь домика в самом бедном районе города, и Хамри пришлось объяснять, кто он. Он ступил в маленький дворик - туда выходили двери двух комнатенок. Мать в синих лохмотьях едва держалась на ногах и дрожала. Ее руки, точно мыши, беспрерывно сновали по предплечьям. Она проводила Хамри в темную комнатку без окон, не переставая жалобно причитать по дороге. Когда глаза привыкли к полумраку, Хамри увидел, что его друг с железным ошейником на горле сидит в месиве гнилой соломы. От ошейника тянулась цепь, приделанная к кольцу в стене. Мать запричитала, что Ахмед без всякого повода стал опасным и буйным, так что в больнице его посадили на цепь и так вот привезли к ней. Ахмед улыбался и кивал, благодушно подтверждая ее рассказ. Мать жаловалась, что ей не на что купить чай и сахар. Хамри бросил ей несколько монет, и она пошла прочь. - Он узнаёт меня? - спросил Хамри. Ахмед яростно закивал. - Хамри, - широко улыбнулся он. - Брат мой. Они завели разговор, и Хамри пришла в голову жуткая мысль, что произошла ошибка: его друг вовсе не сошел с ума. Однако вскоре ответы Ахмеда стали бессвязными, и он начал беспомощно улыбаться, словно смеясь над своим безумием. Хамри достал доску, и они принялись играть в шашки. Хамри старался, чтобы Ахмед выиграл, но бедный мальчик играл хуже, чем прежде. Мать принесла кипящий чайник на горшке с углями, и Хамри стал заваривать чай. Ахмед наблюдал за привычным ритуалом с тайной улыбкой, словно давая понять, что сам бы смог сделать лучше, будь он свободен. Но, когда чай разлили, он не смог пить его без посторонней помощи. Мать стояла рядом и кормила его медовыми пирожками, оставляя себе крошки, а Хамри раскурил длинную трубку. Мальчики несколько часов курили, не обменявшись ни единым словом. Во дворе стемнело, тишину лишь изредка нарушало чирканье спички или звон цепи Ахмеда. Хамри больше не видел угнетавшей его улыбки Ахмеда, а вскоре и вовсе забыл, где он и отчего здесь оказался. Когда он поднялся и собрался уходить, мать Ахмеда вцепилась ему в рукав. - Возьми с собой младшего брата Ахмеда, - взмолилась она. - Мне нечем его кормить, а он смышленый парень. - Она показала на мальчика, сидевшего в углу возле угольной жаровни, озарявшей исхудалое лицо и большие темные глаза. - Знаю, в твоем ремесле нужно быть смелым и опытным, но он может тебе пригодиться. Смотри, он совсем маленький и спрячется там, где охрана его не заметит. И он бегает, ох - видел бы ты, как быстро он бегает. Не плати ему, просто корми, давай ему немножко поесть. Возьми его, возьми с собой, и увидишь, на что он способен. Хамри так и не узнал, на что способен мальчик. Их поезд выехал из Арчилы, но неожиданно остановился посреди выжженной пустоши по дороге в Танжер. Хамри спрятал мальчика под вагоном, показав место, где тот может уместиться среди железных деталей, как и сам когда-то делал, обучаясь своему ремеслу. Когда поезд внезапно остановился, мальчик увидел страшные тяжелые сапоги охранников и приклады ружей. Перепуганный до смерти, он попытался перебраться в другое место. И в этот момент поезд внезапно тронулся, и мальчик свалился под колеса. Люди стали выглядывать из окон, услышав его жуткие крики. Извивающегося мальчика подобрали взрослые, а две изголодавшиеся рыжие собаки устроили драку из-за его отрезанной руки. Неподалеку араб жарил пышки, и кровоточащую культю сунули в кипящее масло. Прижигание спасло ему жизнь, но, когда Хамри привез его к матери, мальчик обезумел от боли. Хамри остался жить в домике, пока мальчику лечили руку. Пару недель мать сидела, безнадежно склонившись, подле сына, сгоняя мух с его лица и руки. Хамри готовил и кормил семью. Когда мальчик пришел в себя, сразу стало ясно, что сделать можно только одно. Хамри пошел к кузнецу и заказал цепь и еще одно железное кольцо, поменьше. На мальчика надели ошейник и приковали рядом с Ахмедом. Братья рассмеялись, увидев, что оба сошли с ума. Им нравились одинаковые железные ошейники, и они стали спрашивать, почему Хамри не носит такой же. Он в ярости вышел, хлопнув дверью, но они еще несколько часов смеялись, подзывая его и дразня; наконец, не выдержав, Хамри выбежал на улицу. Вечером он машинально вернулся, точно к себе домой. Ужин ждал его. На следующей неделе он купил известь и стал белить домик, потом починил плоскую крышу и цистерну, готовясь к сезону дождей. Мать бродила вокруг, равнодушно помогая; они редко обменивались словом. Хамри избегал сумасшедших братьев, - их заговорщицкий смех раздражал его. Он редко выходил на улицу, почти всегда сидел дома, как прежде в кафе. Он курил и забывал, что есть еще что-то на свете. Как-то раз мать попросила у него денег, и он обнаружил, что совсем ничего не осталось. На рынке был один торговец - сидел в лавке размером со шкаф, такой маленькой, что старик мог достать любой товар с полки, не вставая. Торговец давал деньги под огромные проценты, но Хамри, общавшийся с ним по контрабандным делам, никого другого не знал. В тот вечер Хамри пошел к нему, но ростовщик просто сидел, точно идол, поправлял грязную феску и расчесывал длинную жирную бороду, и даже не поприветствовал его, точно был глухим или Хамри - невидимым. Говорить с ним было все равно, что с товаром на полках, но, в конце концов, старик наклонился к Хамри и ткнул его тощим пальцем в грудь, так что парень чуть не вылетел на улицу. - Знаю я тебя! - визгливо крикнул старик. - Ты маленький плут, неудачник, вот ты кто! Зачем тебе мои деньги? На что ты потратил свои собственные, а? Ты живешь в разгуле и плохо кончишь. Я никогда не получу свои деньги назад. Зачем они тебе? Хамри сказал, что содержит двух сумасшедших мальчиков и их мать. Старик дернул себя за тощую бороденку. - Да, да, - задумался он. - Отведи-ка их на праздник Сиди Ларби, покровителя безумцев. Паломничество начинается завтра. Иногда святой излечивает, иногда убивает. Убьет или вылечит - тебе нечего терять. Будешь вольной птицей. - Но мне нужны деньги, хоть немножко. Даже за паломничество нужно платить. Старик одолжил небольшую сумму, взяв в залог кухонную утварь. Мать мальчиков сможет обойтись и так. Задолго до рассвета они пустились в путь по узким пустынным улицам, Хамри вел братьев на цепях, приделанных к железным ошейникам. Огромный висячий замок со старинным ключом он нес на груди. Босоногие мальчики в лохмотьях радостно прыгали, натягивая цепи, но Хамри держал их очень крепко. От этого жуткого зрелища голова его наполнилась мрачными видениями. Он не мог разобрать деталей - чувствовал лишь ужас от огромных, искаженных силуэтов, корчившихся и прыгавших в ночи, пересекавшихся с тошнотворной быстротой, скрежетавших в тишине, казавшейся страшнее раскатов грома. Дурные предчувствия теперь воплотились перед ним в свинцовом небе с низко плывущими тучами - серую дымку над ними гнал высокий ветер, но его порывы не были ощутимы на земле. Первые за долгие месяцы капли дождя пронзили тяжелую пыль, по которой они ступали. Лето умерло, убитое одним ударом. Они направились в горы. Небо стало точно жидкое серебро; облака не расступились с появлением солнца, и оно, затуманенное и размытое, изливало свой болезненный жар сквозь них. Хамри опустил голову и плелся вперед, по опущенным векам струился пот. Время от времени, в злобном нетерпении Хамри дергал тяжелые цепи, тянувшиеся за спиной. Перед заходом солнца он справился о дороге в какой-то деревне. Их с опаской напоили водой и показали путь вверх, под самые облака. На этой дороге Хамри встретил других пилигримов. Они приветствовали друг друга сочувственным молчанием и продолжали путь. Безумцы, не испытывавшие сострадания, бессвязно бормотали, коротко взвизгивали и пытались напасть друг на друга, а поводыри усмиряли их тумаками. Когда паломники стали цепочкой подниматься по склону горы среди огромных камней, словно сброшенных вниз демонами или исполинами, безумцы затянули песню. Братья заговорщицки шептались, и Хамри, испуганный, что они замышляют напасть на него, погнал их перед собой, не дав отдохнуть в удлинявшейся синей тени огромных камней. Подниматься становилось все труднее. Под ногами на узкой тропке шатались камни, скользила острая галька. Ступни мальчиков кровоточили. Хамри, опустив голову, шел по кровавым следам и подгонял братьев. Весь день небо было тяжелым и металлическим, низко нависало над землей, точно гигантский облачный зонтик; теперь солнце скатилось к его краю, бросая палящие горизонтальные лучи огненного заката на дикие скалы. Острый выступ в стороне от тропинки вспыхнул оранжевым и красным, точно пламя смешалось с кровью. Хамри едва переставлял ноги, бормоча заклинания, оберегающие от духов горы и ночи, дженун. Похоже, тут и впрямь обитали демоны. Хамри услышал наверху голоса и, как раз в тот момент, когда почувствовал, что больше идти не в силах, очутился на заполненном паломниками плоском участке скалы, вроде плато. Взглянув наверх, он увидел в сотне ярдов белую гробницу Сиди Ларби, покровителя безумцев. Смеркалось, солнце быстро скрылось за горной грядой на западе, все погрузилось в ночь. Только близость святого могла уберечь от ужасов мрака. По толпе измученных паломников пронеслось волнение. Хриплыми голосами они перекликались с теми, кто пошел наверх, к гробнице, но пробужденное их криками эхо было холоднее самой ночи. Ясно было, что вопли демонов насмешливо переплетаются с их голосами. Безумцы тоже стали лаять, точно демоны, - их утихомиривали побоями. Мужчины гортанно приказывали женщинам приготовить чай, и окруженные тьмой костерки разгорелись в круге на краю пропасти. Фигуры в белых одеждах перекликались истерическими голосами, потому что любой силуэт мог оказаться затесавшимся среди людей джинном, которого следует распознать, пока не поздно. Глаза Хамри слезились от дыма; он стоял, пораженный, что все безумцы, кроме его собственных, куда-то исчезли. Старуха, раздувавшая огонь, оторвалась от своего занятия и объяснила, что всех сумасшедших нужно до полуночи держать в пещере. Она указала на забранный толстой железной решеткой вход в грот, где некогда жил отшельником Сиди Ларби. Ларби нашел здесь убежище, когда его изгнали из города, как преступника. Потом решили, что он разбойничает в этом ущелье, и вооруженные люди пришли сюда, чтобы изловить его и увести силой. Сначала он пытался успокоить их ласковой речью, - ясный знак безумия, - затем же проклял их. Указывая на своих преследователей, он предсказал, что один свалится в пропасть, другого раздавит упавший с горы камень, а те, кого пощадит оползень, в скором времени умрут сами. Когда все сбылось, стало ясно, что он святой. Хамри отошел от старухи и потащил своих узников к входу в темную пещеру. Он заглянул сквозь решетку и увидел старого горбуна, скрючившегося у горшочка с раскаленными углями. - Уходи! - крикнул горбун. - Не видишь, нет тут места! Последнее кольцо в стене уже забрали для психов. Хамри протиснулся, оттолкнув разъяренного охранника, и дважды обмотал цепи вокруг железного прута недалеко от двери. К бесконечным рядам стальных прутьев вдоль стены были прикованы другие безумцы, у некоторых ошейники были затянуты так сильно, что их едва не придушили. Они стонали хором, коротко повизгивали и трясли железные прутья, приветствуя братьев, которые прижались друг к другу, когда Хамри укрепил цепи. - Сделай мне чаю, - приказал он горбуну. - Я тебе заплачу. Старик выругался, но принялся дуть на угли, осветив мрачную пещеру. Хамри рухнул на землю возле своих узников, и, несмотря на растущий страх, стал засыпать. Снаружи женщины приготовили чай для мужчин, и те группками сквозь враждебную тьму стали подниматься к гробнице. Тягучая мелодия флейт под тихий аккомпанемент барабанов вторила голосам, слившимся в страстной молитве. Хамри уснул. Тень горбуна прыгала по изогнутому потолку пещеры, безумцы утихли. Две женщины в белом подошли к решетке и заглянули внутрь. - Прав ли Аллах, лишив разума вот этого парня? - указала одна из них на Хамри, дремавшего с другой стороны решетки. - Да, он не похож на сумасшедшего, верно? - ответила вторая. - Нельзя оспаривать волю Аллаха. - Может быть, он излечится сегодня, когда мужчины потащат их к гробнице Сиди Ларби. - А может быть, святой поразит его, когда его бросят на гробницу, и он умрет. - Такой красавчик, - вздохнула другая. Хамри слышал их и рассмеялся бы, если бы его не опутывала незримая сеть. "Мне надо идти наверх молиться с мужчинами, но я очень устал, - думал он. - Лучше останусь тут". Эта мысль эхом откликнулась у него в голове. - Тут? А где же я? - спрашивал он себя с растущей паникой. - Где я? Танжерские безумцы просили его о подаянии, "чтобы не коснулся перст Всевышнего", а он им ничего не дал. Перст Всевышнего коснулся Ахмеда прямо у него на глазах, перст Всевышнего скинул младшего брата прямо оттуда, куда спрятал его Хамри и швырнул под колеса поезда. Дважды его пожалели, дважды Аллах взял у него заложников, заложников на всю жизнь. Он должен встать и уйти отсюда, скинуть с себя забвение, в котором утопал. Пение у гробницы святого достигло его ушей. Оно становилось все громче, все громче гремели барабаны, все громче и истеричней становились раитас - сводящие с ума завывания флейт. Танцующие и поющие входили в священный транс, их глаза загорались святым светом, вылезая из орбит. В танце люди, охваченные священной силой, опьяненные Богом, разрывали на себе одежды. Скоро, не переставая петь, они спустятся с факелами, отопрут тяжелые замки, удерживающие безумцев. Вытащат из пещеры и, заглушая песнями крики, потащат упирающихся безумцев ко входу в святилище, заставят поцеловать порог, а потом бросят на гробницу, откуда исходит сила. Они будут точно одержимые, ослепленные. Они схватят и его тоже и потащат вместе с другими, заставят нагнуться и поцеловать порог, швырнут, выворачивая ему руки, на горячую плиту гробницы. Барабанный бой приближался. За его спиной Ахмед и его младший брат стали рычать и смеяться. Он понял, что смеются они над ним, потому что знают, что он не вынесет силы святого. - Нет! Нет! - закричал он, и эти слова отразились от сводов пещеры. Со страшным усилием Хамри открыл глаза, а безумцы стали кричать "Нет, нет, нет!", с издевкой коверкая его слова. Маленький горбун тянул железную дверь пещеры, чтобы закрыть ее за собой. Прорываясь сквозь опутавшую его сеть, Хамри подпрыгнул с тяжелым замком в воздетой руке. Со всей силой он нанес удар, и череп горбуна раскололся, точно яйцо. Сила святого затопила всю гору. Ахмед и его младший брат дергали концы цепей, небрежно закрученных вокруг стального прута, и путы ослабли. Хамри поднял окровавленный замок и стал изо всей силы колотить братьев. Ахмед упал, запутавшись в цепях, и увлек за собой младшего брата. Где-то неподалеку вскрикнула женщина, пение приближалось. Нельзя было терять ни секунды. На холодном воздухе ночи его тело снова сковал ужас. Хамри видел, как спускается с вершины качающееся пламя факелов. Они его не поймают. Он швырнул окровавленный замок в женщину или призрака, пытавшегося преградить ему дорогу. Замок просвистел во тьме и скрылся за краем ночи. Хамри бежал и падал, глаза болели, дыхания не хватало. Тьма сменялась тьмой, он увертывался от твердых силуэтов на пути. Он летел в темную пропасть, обрушивая по пути лавины, и все бежал, бежал. Теперь его движения были бесполезными, точно во сне, ноги и руки двигались сами по себе, но он все мчался все быстрее; вниз, вниз. Сергей Юрьенен: В программе использована марокканская музыка, записанная Брайоном Гайсиным в 50-х гг. в его танжерском ресторане "1001 и одна ночь". Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
