Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
25.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[22-01-04]
Поверх барьеровОкно во двор-3Автор программы Ольга Писпанен Ольга Писпанен: Санкт-Петербург. Аничков мост через реку Фонтанку, разрывающую Невский проспект. Если остановиться под колдтовским конем лицом к Площади Восстания и бросить взгляд направо, увидишь Толстовский дом и вход в один из самых прекрасных проходных дворов. В Питере все знают этот короткий путь к улице Рубинштейна и Пяти углам. Он и приятнее и безопаснее, чем невская толкучка. Евгений Рейн: Фонтанка за спиной и мельтешит проспект, Ольга Писпанен: Это стихотворение "Прогулка" поэт Евгений Рейн написал о Толстовском дворе. Но об этом позже. Конец 19 - начало 20 века. Петербург переживает строительный бум. Большую часть застройки того периода составляют жилые здания с квартирами, сдаваемыми в наем, - доходные дома. Толстовский дом, соединяющий чередой дворов-залов под открытым небом набережную реки Фонтанки и улицу Рубинштейна, построен в 1912 году архитектором Федором Лидвалем по заказу графа Михаила Толстого. Федор Лидваль, архитектор шведского происхождения, но русской души. В 1918 году уехал в Стокгольм и уже не смог вернуться. Во время войны, каждый день слушая по радио о том, что бомбят его любимый город, Федор Лидваль заболевает и в 1945 году умирает в Стокгольме. Но в Петербурге остается два десятка домов, построенных архитектором, в том числе гостиница "Астория" на Исаакиевской площади, и, конечно же, Толстовский дом - одно из ярчайших строений Серебряного века в стиле модерн. Петербургский архитектор Галина Зеленская. Галина Зеленская: Если говорить, как о явлении, то это новый Петербург. Казалось бы, новая столица новой России, все новое, а вот если посадить вот это все в историческое развитие, то можно увидеть такую картину. За полтора столетия Петербург высказал все идеи, с которыми пришел в мир, и превратился в ампирный город. В нем утвердился стиль империи. А стиль империи - это чрезвычайная жесткость. Он строится по законам архитектурной композиции: все должно подчиняться главному. Все строится по законам соразмеренности, уравновешенности. В результате возникает ощущение статичности, неизменности. И, конечно, идет сопротивление и неприятие. Даже нельзя выделить, где точно ампир. Кроме Исаакия, ничего и назвать нельзя. А уже параллельно с ампиром идет его крушение. Вот эта эклектика, ретроспективизм. Период, когда все дозволено: что угодно, господа, в каком стиле хотите? Что-нибудь оригинальное? Пожалуйста, смешайте стили. Вседозволенность - это не созидательный принцип, это мета гибели ампира, мета того, что свобода нужна, чтобы пришло новое. И вот появляются в Серебряном веке архитекторы-петербуржцы. Лидваль и Фомин - самые большие фигуры, пришедшие в столицу с новым словом. Ольга Писпанен: Фонтанка 54. Фасад с входом во двор, как приглашение к приключению. Внутри проходного двора три арки. Центральная аж до третьего этажа. Наружные тоже высокие, готические. По сторонам проездов пилястры с нарядными барочными капителями. Над пилястрами египетские обелиски. Для обывателя прохожего просто архитектурные украшения, радующие глаз в сером городе. Для человека посвященного - закодированные письмена, послания поколениям. Галина Зеленская их расшифровала. Галина Зеленская: Я очень хорошо знаю закодированный язык, в котором высказываются архитектурные заповеди в камне. Масонские заповеди. Это великое право, долг, возможность, обязанность быть человеком, который, как масоны, ищет правды через понимание сутей. И то, что архитекторы 18-го, 19-го и начала 20-го века были масонами, это никак не говорит о них как о заговорщиках или носителях темных оккультных сил. Нет-нет. Это были люди ищущие, и этот поиск их объединял. Египетские обелиски - это символ очищения души через устремленность от земного, низменного, к горнему, высокому. Символ очищения души. Между обелиском и овальным окном ликторские пучки. Это тоже распространенный масонский символ. Это розги, плети для наказания. Их носили ликторы - стражи, которые в древнеримской республике сопровождали должностных лиц. Это означало наказание того, кто не тешет камень сердца своего, не стремясь к высотам. Значит перед нами не просто дом, а дом-заповедь в камне. Ольга Писпанен: Мы входим в первый из трех дворов Толстовского дома. Они просторны, уютны и представительны. Связаны между собой и с улицами высокими, стройными аркадами, типичными для итальянского ренессанса. Продольная ось дворов изогнута, поэтому аркады не образуют сквозной перспективы, а открываются по мере движения, одна за другой, что вызывает почти театральный эффект. Тебя как бы тянет, влечет - а что там, за кулисами? В центре второго двора когда-то, конечно, был фонтан. И некоторые жильцы еще помнят его гибель. В этом дворе уже четверть века живет народный артист России, одна из знаковых фигур Петербурга, чье имя прочно ассоциируется с историей советской песни - Эдуард Хиль. Эдуард Хиль: Этот дом очень интересный. Мне кажется, что не только люди влияют на город и на дома, но и сами дома влияют на людей. Мы живем в таком прекрасном городе, что он формирует личность. Я неоднократно сталкивался с этим. Человек, который живет где-то в другом городе, когда приезжает сюда, он становится совершенно другим, он по-другому одевается, по другому ведет себя. И даже начинает говорить по-другому. Речь другая становится. И мыслит соответственно. И поступки другие. Это, наверное, было мое пятое жилье. Я пришел смотреть квартиру. Это была огромная, почти коммунальная квартира. Окна во двор. Я стал делать отдельную квартиру. Там квартиры по 200, по 300, по 500 метров. У каждого съемщика по комнате. Комнаты были большие - по 35-40 метров. Помню, там финские плиты были в каждой квартире. Кухни по 18-20 метров. Мы стали разбирать эту огромную плиту, и я обнаружил на кирпиче фамилию Хиль. Раньше на каждом кирпиче мастер ставил свое клеймо или заводчик какой-то. И там Санкт-Петербург, Гельсингфорс. Из Финляндии кирпичи везли в Петербург. Куда эти кирпичи выбрасывать? Мы из них сделали камин. Вызвал трубочиста, в 70-е годы трубочиста трудно было найти, полезли с ним наверх, бросали ядро - надо же было все прочистить. Иногда, когда телевидение приезжает, мы затапливаем камин, сидим, самовар. Одна дама мне обещала подарить такой кирпич в хорошем состоянии. В нашем дворе Лидваль построил фонтан, а когда стали приезжать люди, у которых много машин, они сказали: пока уберем фонтанчик. Я помню, что я снимал первый советский клип много лет тому назад, и там был именно этот фонтанчик, дети бегали - это была песня "Страна детства". Так что этого фонтанчика не хватает. Дворик был чистенький, зелененький, деревья. Жили раньше артисты, композиторы, музыкальные и театральные критики, актеры жили, художники, балетные люди. Так что думаю, что и они влияли на дом, и дом на них влиял. Ольга Писпанен: Толстовский двор, от Фонтанки до Рубинштейна, доходный дом. Квартиры от больших и весьма комфортабельных, до малых, были предназначены для различных социальных слоев населения Петербурга. В одном из флигелей этого удивительного дома, в коммунальной квартире жил поэт Евгений Рейн. Евгений Рейн: Последние свои 15 лет жизни в Ленинграде я прожил в Толстовском доме, в 57-й квартире. Мне было известно, что этот флигель Толстовского дома занимал ресторан "Лебедь". Ресторан невысокого класса. И вот квартира, в которой я жил, это была бывшая бильярдная. Она во время НЭПа была перестроена под квартиру. Всего в доме было 600 квартир. Это были многокомнатные квартиры со всеми видами комфорта. С паровым отоплением, со служебными помещениями, многокомнатные квартиры с великолепными кухнями, ванными. Естественно, они в советское время стали коммуналками. Это было место, где жили многие литераторы Петербурга. Я знаю, что одно время в Толстовском доме снимал себе квартиру для работы Александр Иванович Куприн. Рядом, уже в мою эпоху, жили другие известные литераторы. В доме 21, то есть практически в соседнем доме по другую сторону Щербакова переулка долгие годы, почти всю жизнь прожил Сергей Довлатов, рядом жил мой друг, очень хороший петербургский поэт Владимир Британишский. А еще через один дом в сторону Невского был дом ленинградского Союза Писателей. Его называли в шутку "слеза коммунизма". В этом доме жила Ольга Берголц, в этом доме жила Ида Напельбаум. Это была такая писательская коммуна. Это был дом, где были общие кухни, где писателей приучали жить каким-то таким коммунистическим образом. Ольга Писпанен: Этот двор знают не только петербуржцы, его знает вся страна, только не догадывается об этом. О том, как снимали Лондон в Петербурге, рассказывает, режиссер телевизионного фильма "Шерлок Холмс и доктор Ватсон" Игорь Масленников. Игорь Маленников: Когда я был еще молодым кинематографистом, когда я учился еще на кинорежиссерских курсах у Григория Михайловича Козинцева, у меня была одна идея, которую, к сожалению, не удалось воплотить, но она заключалась в том, чтобы снять такой фильм, как бы путешествие вокруг Европы, не пересекая территории Ленинграда. То есть вы садитесь в порту на пароход, потом вы выходите в Таллинне, в Хельсинки, и так далее. И все это можно снять у нас здесь, в Петербурге. Он так разнообразен, так интересно построен, такое количество удивительных архитектурных мотивов. Здесь есть несколько домов, которые построила королева Виктория. Это здание Института растениеводства в Пушкине, Дом ученых. Там на всех деталях, на всех петлях, ручках, везде написано: Лондон. Все привозилось из Лондона, из Германии, из Италии. Это поразительная коллекция архитектурных стилей. Именно поэтому мы практически весь сериал о Холмсе снимали здесь. Только кое-какие улицы сняли в Таллине и Риге. А все интерьеры, помещения, конкретные здания, все снималось здесь. Вот к этой категории универсальных зданий, в которых заключена какая-то интернациональная стилистика, а не типичная русская, и относится Толстовский дом. Он для кинематографа интересен потому, что он сквозной. Мы сразу о нем вспомнили, когда нужно было организовать проезд по Лондону в кэбе. Ольга Писпанен: Разные люди жили в этом дворе. Самым веселым местом всегда считались мансарды. Очень известный архитектурный прием того времени. Доходный дом должен быть самодостаточен. Значит наверху, в мансардах, должны быть мастерские, где должны жить мастеровые, обслуживающие население этого дома. За право иметь мастерскую в мансарде Толстовского дома всегда бились художники Петербурга. Вначале 90-х я часто бывала в одной из таких мастерских, где жили молодые художники. Это была коммуна единомышленников, которые творили, соперничая и сотрудничая друг с другом. С тех пор у меня сохранился пейзаж, написанный художником Гаврилой Лубняным - вид из окна мансарды Толстовского дома на Фонтанку. Очень солнечный и не по-питерски радостный. В литературной богеме Петербурга этот двор тоже был любим. Туда частенько заглядывали на огонек к Евгению Рейну молодые, но уже знаменитые друзья и соседи. Евгений Рейн: В ту пору, когда я уже был студентом и, особенно, когда я уже туда вернулся на постоянную жизнь, то я стал как бы хозяином отдельной комнаты, что было невероятно ценно в те времена. У меня бывали почти все ленинградские поэты, литераторы той поры - Глеб Горбовский, Иосиф Бродский, Дмитрий Бобышев, Людмила Штерн и многие-многие другие. Приезжали из Москвы поэты. Ныне уже многие ушли в лучший мир. Приезжал и жил у меня Сапгир, Леонид Чертков, Игорь Холин. Они в моей комнате читали свои стихи, я собирал какие-то ленинградские литературные компании. Особенно часто у меня бывал Довлатов. Он был соседом. Он приходил чаще всего просто в тапочках. Я всегда держал какой-то запас пива в холодильнике. И вот эти почти ежедневные на каком-то этапе встречи с Довлатовым мне чрезвычайно памятны. Мы часами сидели, что-то рассказывали. Потом я подружился с итальянскими студентами, которые в это время учились в Ленинградском университете. Многие из них сыграли потом довольно замечательную роль, стали крупными славистами - Фауст Мальковати, Анна Дони, Джанни Бутафава, - они все бывали у меня в этой комнате. Я практически не помню ни одного крупного ленинградского литератора, который бы у меня там не бывал. И для меня этот дом был образом чего-то исчезнувшего, старого Петербурга. Ольга Писпанен: Одно из самых красивых, нет, даже потрясающих украшений толстовского двора - это светильники из кованого железа, подвешенные в проездах. Светильники - практически единственное, что сохранилось со времен постройки этого чудо двора и еще не подверглось разрушению временем. Сейчас, несмотря на то, что двор считается элитным в денежном эквиваленте, квартиры в нем стоят очень дорого, он в полном запустении. Со стен падают слои штукатурки. Еще чуть-чуть и орнаменты полетят. И эти светильники уже будут освещать не вакхов и лунных дев, резвящихся на стенах самого прекрасного памятника архитектуры Серебряного века, а голые стены самого светлого и мистического проходного двора Петербурга, соединяющего возвышенное и творческое время Серебряного века и век 21-й. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
