Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
25.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[28-05-05]
Дорога свободыВедущая Кристина Горелик Жестокое отношение с детьми. программы помощи детям-сиротам Ежегодный доклад Международной Амнистии Отношения правозащитников и ГУИНаКристина Горелик: 1 июня отмечают День защиты детей. И именно накануне этого дня из Алтайского края в Москву приехали восемь семей: мамы с детьми-инвалидами, для того, чтобы привлечь внимание общественности к еще более бедственному положению, в котором они оказались с введением в силу 122-го закона. Слово Лили Пальвелевой. Лиля Пальвелева: От Барнаула до Перми участники нашумевшей акции добирались на электричках, единственном теперь бесплатном для них виде железнодорожного транспорта. На это ушло пятеро суток. В Перми помогли местные власти, и дальнейший путь проделали уже на нормальном пассажирском поезде. Руководитель центра социальных исследований Евгений Гонтмахер замечает. Евгений Гонтмахер: Наша система власти негуманна и нечеловечна. С моей точки зрения, как только была бы известна информация, что женщины с больными детьми собираются таким образом ехать в Москву, нужно было все сделать, чтобы они в Москву не поехали. Мне просто вообще детей жалко. Как можно было довести вот этих женщин, до какого состояния, что они больных детей потащили через всю страну?! Лиля Пальвелева: Организатор поездки Галина Федянина поясняет. Галина Федянина: Эта акция явилась сообразной акцией протеста против равнодушия чиновников, против равнодушия нашего общества в целом. Моему ребенку 12 лет, бьемся мы за него с самого рождения. И, к сожалению, за эти 12 лет мало что меняется в нашем положении, в положении семей с детьми инвалидами. Мы не отказались от своих детей, мы поднимаем их, как можем и поднимаем их, в общем-то, своими силами, практически без помощи государства. Лиля Пальвелева: Другой участник акции, Людмила Чиркина, подчеркивает: вся группа приехала в столицу отстаивать интересы не одних лишь жителей Барнаула. В России 577 тысяч детей-инвалидов. Людмила Чиркина: Семьи, в которых воспитываются дети-инвалиды, этим семьям должен быть присвоен статус семьи особой категории. Потому что эти семьи живут по особому режиму и в этих семьях возможности почему-то оказались полностью ограничены и доведены до минимума, особенно последним законодательством. Хочется поднять вопрос о трудоустройстве родителей в этих семьях. То есть мама не всегда, находящаяся с ребенком дома, она имеет возможность работать на производстве, но она остается трудоспособной. Хотелось бы, чтобы решался вопрос по жилью. Очень многие наши семьи живут просто в невыносимых условиях. И поправить их самостоятельно у нас просто нет возможности. Я сама лично проживаю в общежитии, с общим коридором, с общим туалетом. У меня трое детей. Представьте просто, как мне приходится приспосабливаться. У меня тяжело больной ребенок. Лиля Пальвелева: Подчеркивает Людмила Чиркина. Лиля Пальвелева, Радио Свобода, Москва. Кристина Горелик: У этих детей-инвалидов есть родители, те, кто может и хочет им помочь. А что делать тем детям, от которых родители отказались? Как правило, многие из них получают диагноз "не обучаем" и обречены всю жизнь пролежать в доме-интернате, напичканные лекарствами. Но даже те, кому каким-то образом удалось перейти в другие детские учреждения, не всегда получают внимание и заботу от работников детских учреждений. Можно ли сделать жизнь детей-инвалидов, детей-сирот лучше? И если да, то что именно нужно для этого предпринять? Об этом мы будем говорить с президентом Национального фонда защиты детей от жестокого обращения Мариной Дубровской. Марина Оскаровна, вы наверняка ездите по стране, посещаете детские учреждения, дома-интернаты, хотя дома-интернаты - это довольно закрытые учреждения. Каким образом вам удается все-таки добиться посещения? Марина Дубровская: Я думаю, это за счет того, что мы приходим в эти учреждения и даже еще приходим в администрацию регионов и предлагаем реальное развитие услуг. Мы объясняем, мы показываем, мы, например, ввели в практику широкое применение стажировок по российским регионам, когда один регион благодаря нашей программе получает возможность поехать в другой регион и посмотреть, что там, примеры решения проблем. Наши, российские проблемы решаются здесь, в других регионах, теми же силами, в тех же условиях. И когда представители региона видят это, они очень быстро берут это на вооружение. Кристина Горелик: А каким образом вы предлагаете решать проблемы? Марина Дубровская: Ребенка с особенностями развития и особенно, если он тяжелый, если это инвалид, часто семья оставляет этого ребенка. Он начинает жить в Доме ребенка и живет там три года. И вот это очень важный этап его жизни. Иногда семья навещает его, иногда нет. Иногда дома после некоторого периода ребенка отдают в такой Дом ребенка. В этот период очень важно укреплять привязанность между семьей и ребенком и одновременно развивать технологии, которые позволяют ребенку развиваться. Потому что вот эта деривационная среда, бедная эмоциональными впечатлениями, сенсорными впечатлениями, среда, бедная на события, она замедляет развитие ребенка. Плюс к его инвалидности он еще начинает серьезно отставать в развитии, плохо формируется как личность. И есть технологии, которые позволяют изменить положение детей в Домах ребенка. Надо заметить, что в Домах ребенка в нашей стране сосредоточены очень хорошие силы. Там практики, которые видели тяжелых детей, которые научились с ними работать, это высокого класса специалисты. И обычно для региона это большой ресурс. Эти люди могут помогать и семейным детям. Эти специалисты быстро схватывают новые технологии и начинают по ним работать. Вот яркий пример - это хабаровский Дом ребенка номер 2. Его руководители, главный врач Дома ребенка, это были люди, которые сразу ухватились за технологию раннего вмешательства. Это комплексная помощь, в ней участвует врач-педиатр, в ней участвует психолог и педагог, которая направлена на то, чтобы развивать ребенка этого раннего возраста. Благодаря этой технологии, много детей в хабаровском Доме ребенка изменились настолько, что они или вернулись в кровную семью, или ушли на усыновление. И третий эффект был, что большее число детей из Дома ребенка ушло в образовательные интернатные учреждения, чем соцзащитовские. Разница в том, что образовательный Интернет - это детский дом, мы его все знаем, а соцзащитовский интернат - там, как вы правильно сказали, в большинстве случаев дети продолжают вот эту тяжелую жизнь, где они лежат, где они плохо развиваются, то есть у них шансов выйти из него очень-очень мало. Очень интересная ситуация в двух соседних районах, Томская область. В каждом из районов одномоментно появились люди, которые решили, что они должны помочь инвалидам, которые живут в их селах. Эти два деятеля - это были психологи. В одном случае психолог сумела объединить родителей для решения этой задачи. Это заняло несколько лет. То есть родители считали, что они ничего не могут и что только им соцзащита должна помочь. И в таком положении просто плакали над своим горем. Она сумела их как-то вдохновить и показать им, что они очень многое могут. И они создали родительскую организацию сельскую, в рамках этой организации стали разрабатывать проект реабилитационных услуг для своих детей. И они пошли именно по пути реабилитации. Они сумели в селе разыскать врача, притом классного врача, это бывший заведующий отделением одной из северных больниц, который рано вышел на пенсию и приехал жить в это село. Разыскали. Массажист, который с большим опытом работы, замечательный специалист. Они нашли несколько педагогов с высшим образованием, которые сидели без работы, и привлекли их к работе. Кристина Горелик: В этом же селе они нашли? Марина Дубровская: В этом же селе. Кристина Горелик: А раньше не знали? Марина Дубровская: А раньше не знали. И они организовали центр, самый настоящий Центр реабилитации, с режимом дня, с зоной игры, со спальней, со столовой зоной, с занятиями, каждодневными занятиями для тяжелых детей-инвалидов. Это же государственное дело! Они, вот эта общественная организация, заменила собой государство. Потрясающий Центр! Из ничего. Соседний район, тоже услуги для инвалидов, но пошли другим путем. Педагогические услуги. Приглашают детей-инвалидов в кружки детского дома творчества, на их территории есть такой. И они сумели так договориться с педагогами, что педагоги этих кружков стали брать тяжелых детей-инвалидов, стали их учить тому, чем занимаются сами: вяжут, лепят, рисуют и так далее. А родителей объединили в клуб и там оказывают им психологическую поддержку. Видите, две разные модели в двух соседних селах и обе работают. Кристина Горелик: Марина Оскаровна, вы упомянули хабаровский Дом ребенка № 2. Наверное, все-таки мы сейчас говорим и говорили о педагогах хороших, мы говорим все-таки, наверное, о благополучных детских учреждениях, которые сами стараются каким-то образом улучшить положение детей, и они обращаются к вам, как к реальным спонсорам, как к реальным людям, которые могут помочь и опытом, и средствами, и специалистами. Я просто хочу для слушателей сказать, что Национальный фонд защиты детей от жестокого обращения и, в частности, Программа помощи детям-сиротам в России, она спонсируется из Америки и идут огромные деньги на то, чтобы делать жизнь российских детей лучше. Тем не менее, все-таки, пытались ли вы выявить в России неблагополучные детские дома, поскольку все-таки неблагополучные, они, я думаю, не заинтересованы в том, чтобы их посещали, потому что они пытаются скрыть и воровство среди сотрудников, и жестокое обращение с детьми... Марина Дубровская: Да, в области защиты прав ребенка, мне кажется, нужна специализация. Я имею в виду, что могут быть правозащитные организации, которые выявляют, преследуют, выясняют и затем призывают к наказанию, к изменению. Это одна позиция. Другая позиция - помогающая. И совмещать их, мне кажется, невозможно. Потому что та рука, которая помогает, она не может карать. И вот наш фонд стоит на этой помогающей позиции. И когда мы работаем с такими случаями, о которых вы говорите (а в таких учреждениях мы тоже бываем), мы действуем совершенно с другой стороны. Когда администрация видит, что появляются такие учреждения, как детский дом № 2, где новые технологии изменили положение детей и изменили коллектив, который с ними работает (он стал видеть возможности ребенка, он стал видеть, как они могут помочь реализовать эти возможности к каждому своему ребенку), то на фоне такого учреждения уже отношение администрации к учреждениям, где происходит произвол и нарушения, конечно, меняется. И тогда меняются руководители, меняются требования к этому учреждению, там тоже начинается движение. И мы в регионах, где мы работаем, видим, как это происходит на практике. Страшные соцзащитовские учреждения, где люди умирали, где срок пребывания был очень небольшой, начинают меняться, прекращается вот этот ужас. Кристина Горелик: Вот вы приезжаете, например, в российский регион и пытаетесь контактировать с администрацией, правильно я поняла, да? Марина Дубровская: Да. Кристина Горелик: Вы приезжаете, предлагаете администрации какие-то свои услуги, вы говорите: мы можем профинансировать такие-то программы, такие-то проекты, мы можем дать специалистов, мы можем обучить ваших специалистов. Наталкивались ли вы в своей практике на непонимание? Марина Дубровская: Конечно. С него все начинается. Первое непонимание - они нас боятся и говорят, это американцы приехали, как же мы будем с ними взаимодействовать и так далее. Мы объясняем, что наша программа разработана российскими специалистами и она участвовала в конкурсе, который устраивало Агентство США по международному развитию, на финансирование таких детских программ, которые направлены на профилактику социального сиротства. И мы выиграли этот конкурс. И мы реализуем эту программу. Так что это совершенно не страшно. Когда мы это объясняем, то регионы успокаиваются, администрация перестает так настороженно на это смотреть. А дальше начинается уже обсуждение сотрудничества. Мы приходим для того, чтобы наши инвестиции, в разных формах они даются, это очень большие образовательные инвестиции, это как бы подъемные, первичные вложения на развитие новых учреждений и услуг. Это то, что региону очень трудно сделать. Мы работаем в бедных регионах, в регионах, где недостаток средств на социальную сферу наблюдается. И поэтому для них это возможность сделать что-то новое, сделать шаг вперед. И только часть наших средств - это прямые для них привлечения внебюджетных средств, средств программы. Мы очень следим за тем, как работают наши средства... Кристина Горелик: Вы предупредили мой вопрос на самом деле. Потому что как только говоят о том, что зарубежные или российские благотворительные организации дают средства, следующий вопрос возникает, были ли у вас случаи злоупотреблений, нецелевого расходования этих средств? Марина Дубровская: Наши организации, а большинство из них это муниципальные или государственные учреждения, это общественные организации, они впервые начинают оказывать новые услуги детям или семьям. И им нужен особый мониторинг. Кроме обычного мониторинга финансового, который есть всегда, когда выдаются какие-либо средства, мы применяем мониторинг методический. То есть мы специально приглашаем лучших специалистов, которые сопровождают эти проекты. То есть за время реализации проекта, это примерно год, они два, иногда три раза ездят в эту организацию и они определяют, в чем проблемы, почему работа пошла не так, как планировалось, что надо сделать, чтобы улучшить ее. Но бывают организации, которые ловко пишут любые заявки, любые проекты могут написать, а результаты у них, как правило, бедноваты. И, конечно, при такой массовой работе, какая идет у нас, конечно, такие организации тоже встречаются. Но, если вы знаете, у фондов есть тоже обыкновение помещать в черный список такие организации и поэтому у нас за все время работы программы, с 1999 года, было, в общем-то, только два случая, когда потребовалось остановить проект, забрать финансирование, отозвать все вот эти методические услуги и, в общем, мы эти организации поместили в свой черный список. Кристина Горелик: Дети от этого не пострадали? Марина Дубровская: О, нет. Вот за этим мы следим. Они недополучили услуги по проекту. Но чтобы вред был, нет. Безопасность тех, кому оказываются услуги, - это, конечно, забота номер один. Кристина Горелик: Вы отдаете предпочтения детским учреждениям или это могут быть просто родители, которые хотят каким-то образом помочь своим детям? Как вы работаете? Марина Дубровская: Я хочу, чтобы слушатели поняли, что мы прямо не оказываем услуги. Мы помогаем организациям, которые такие услуги оказывают. У нас в программе АРО организован информационный центр по профилактике социального сиротства: 956-14-00. В этот центр можно обратиться и мы постараемся связать родителей или учреждения с теми, кто может им помочь решить их проблемы. У нас широкий круг организаций вовлечен на разных стадиях. Есть организации, которые участвуют в стажировках, в образовательных семинарах, в тренингах. Они начинают применять полученные знания по-своему у себя в организациях. Таких довольно много. И есть организации, которые хотят серьезные провести изменения у себя или расширить спектр услуг, или изменить ту работу, которую они ведут. Потому что они считают, что у них в организации есть проблемы, они хотят их решить. Или на их территории есть проблемы. Очень яркий пример - Усть-Эмчуг, это Тингинский район Магаданской области. Это трасса, колымская трасса, Калыма. Это примерно пять часов от Магадана, через несколько перевалов, глухой угол. И вот там районный поселок, 6-8 тысяч населения. Большинство населения пьет, дети недополучают питания, у них плохая одежда, у них много насилия в семье, то есть обычная такая российская картина, но трудная. И обеспокоены этим и взаимодействуют с нами замглавы по социальным вопросам и директор школы. Школа - тамошний центр. Там уже все закрылось, там ничего уже нет из учреждений нашей инфраструктуры, а вот школа живая и очень хорошая школа: масса кружков, масса каких-то объединений детских, сосредоточились все лучшие силы района в этой школе. И они проявили вот эту обеспокоенность, потому что эти же дети - их дети, они у них учатся. И их беспокойство вылилось в то, что у них хватило энергии приезжать на семинары, начинать разрабатывать проект. И они начали с небольшого, с того, что организовали социальную гостиницу при школе (у них было интернатное учреждение когда-то, у них была такая возможность), которой стали пользоваться дети из неблагополучных семей в момент, когда в семью нельзя вернуться, например, запой начался у родителей или не кормят. Вот. И с ними работали, естественно, они не просто там пребывали. Из этого вырос целый центр по работе с подростками и с их семьями. Это был второй этап. Через год они к нам приехали и сказали: "С детьми, мы поняли, что надо работать. Но мы видим, эта работа не эффективна, потому что нет никакой работы с семьей. Мы хотим делать проект на работу с семьей". И они сделали проект и прошли конкурс, и выиграли финансирование. Это был второй их проект. И начались превращения. Вот семья, которая уже много лет пьет, она на грани распада, ее практически уже нет, начинает меняться. Они заявили какие-то невозможные вещи. Там возник театр, в котором играют родители и дети. Это те самые родители пьющие, это не какие-то особенные. Меньше стали пить, ремиссии стали длиннее, появился стимул. А ведь это закрывающиеся поселки, это Север. Принято решение о расселении многих поселков. Кристина Горелик: депрессивные районы. Марина Дубровская: Депрессивные районы, надежд на будущее мало. А почему они немножко воспряли духом? У детей появилась перспектива. И очень простыми средствами, недорогими, началось вот такое возрождение семьи. И сейчас, конечно, они отрабатывают эту услугу, она еще не до конца ими освоена, но это колоссальные подвижки. Кристина Горелик: А как они вас нашли, скажите? Марина Дубровская: В начале программы мы вместе с администрацией Магаданской области решили, что будем там работать. Мы сели в микроавтобус и поехали по этой трассе, и мы останавливались в каждом районном центре по дороге. Тиньга была нашей последней остановкой, дальше мы не сумели добраться в тот раз. И мы приезжали и везде одно и то же: встречались с администрацией, рассказывали, что мы бы могли так помогать, если есть желание что-то менять. И Тингинский район активнее всех откликнулся. Он первый был из всех районов Магаданской области, который понял, что мы их ресурс и что с помощью нас они могут начать решать проблемы своего населения. За ними сейчас потянулись уже другие районы. Уровень сиротства снижается. И мы свидетельствуем, что неблагополучной, алкоголизированной, сложной российской семье помочь можно и иногда простыми средствами. Я не знаю ни одного региона, где бы ни происходили вот эти изменения. Проблемы решаются, надо только начинать их решать. Кристина Горелик: О программах помощи детям-сиротам я беседовала с президентом Национального фонда защиты детей от жестокого обращения Мариной Дубровской. В ежегодном докладе Международной Амнистии "Права человека в современном мире", представленном на этой неделе, - России посвящены всего лишь три страницы. Мало, но понять можно: в докладе говориться о 149 странах. Ситуация с правами человека ухудшилась во всем мире, правительства стран предали свои обещания по защите прав человека, заявила Генеральный секретарь организации Айрин Кан. Россия - не исключение. В стране по-прежнему остро стоит проблема нарушений прав человека в Чечне, где происходят исчезновения, убийства, пытки и жестокое обращение с гражданскими лицами, не прекращаются преступления расисткого характера, обычным делом остаются пытки и жестокое обращение со стороны сотрудников милиции, говорится в докладе. В России ситуация мало чем отличается от прошлых лет, за исключением того, что в последнее время начали подвергаться систематическим преследованиям правозащитники. О деле Ходорковского в докладе несколько строк. И очень аккуратная формулировка: Международная Амнистия высказывает опасения, что в основе судебного разбирательства по делу Ходорковского лежат политические мотивы. Российские правозащитники не раз критиковали Международную Амнистию за осторожность в высказываниях, в том числе и по этому делу. Осторожными были и оценки ситуации с правами человека в России сегодня. Представители российского ресурсного центра "Международной Амнистии" не смогли сказать ни о том, на каком месте стоит Россия в ряду других стран, ни о том, насколько улучшилась или ухудшилась ситуация с правами человека в России за последнее время. Ухудшилась, уверены правозащитники, но в приватной беседе. Отношения российских правозащитников и ГУИНа всегда были напряженными. Правозащитники заявляют о нарушениях прав заключенных, ГУИН жалуется на нехватку финансирования и не пускает правозащитников в тюрьмы и колонии. Однако есть регионы, где к мнению правозащитников прислушиваются и из совместной с ними работы извлекают пользу. Около 800 тысяч человек сидит сегодня в исправительных учреждениях и следственных изоляторах России - это последние данные Министерства юстиции. Правозащитные организации не раз заявляли, что условия содержания заключенных можно приравнять к пыточным. Улучшить положение такого числа заключенных можно только совместными усилиями общества и власти. Однако на деле местные УИНы не всегда дают возможность правозащитникам работать в тюрьмах и колониях, хотя постоянно на словах заявляют о тесном сотрудничестве. Заключенные в уральских тюрьмах пользуются всеми благами цивилизации, заявляет местное Управление исполнения наказания. В середине мая Челябинскую область посетила делегация Международной организации тюремного служения. Какой опыт на самом деле могут приобрести зарубежные гости у российских коллег, выяснил Александр Валиев. Александр Валиев: Как сообщили в пресс-службе ГУИН Челябинской области, иностранцы прибыли на Южный Урал с обширной программой по обмену опытом. "Видимо, с осужденными мы справляемся все же неплохо, раз они приехали не только нас поучить, но и у нас поучиться",- пояснили в ГУИН. Так ли благополучна нынче ситуация в уральских тюрьмах, я попытался выяснить, выслушав две точки зрения на одну проблему. Мой первый разговор с руководителем пресс-службы ГУИН по Челябинской области Валентином Гуренковым. - Неужели в у нас в тюрьмах уральских все настолько образцово-показательно, что можно показывать иностранным гостям? Валентин Гуренков: Вполне. У нас везде колонии сейчас уже подходят к еврообразцу. Везде, в любой отряд зайдите, в любой колонии, у нас там даже евротуалеты, все обложено кафелем, красивые компактны унитазы и прочее. В столовой осужденных кормят тоже по полной норме. В колонии для несовершеннолетних у нас каждый день дают свежие фрукты. В детских домах не во всех на свободе такое питание обеспечено! Александр Валиев: Мне бы хотелось еще спросить по поводу состояния здоровья заключенных? Валентин Гуренков: Впервые за долгое время произошло снижение количества туберкулезных больных и ВИЧ-инфицированных. ВИЧ-инфицированных за год снижение произошло на 500 человек, это довольно серьезная цифра. И со свободы стало меньше приходить осужденных, зараженных именно ВИЦ-инфекцией. Александр Валиев: Ну, хорошо. А какие проблемы все-таки есть в уральских колониях и тюрьмах? Валентин Гуренков: Есть, конечно, проблемы. Мы не можем в данный момент 100 процентов обеспечить осужденных работой. Сами понимаете, у нас и заводы стоят на 50 процентов в городе. Вторая проблема - это, опять же, все тот же туберкулез. Большинство наших больных подопечных, опять же, приносят "палочку Коха" со свободы. Соответственно, у них, если выявляется туберкулез, они изолируются, и начинается лечение. Все уже сошлись во мнении, что, действительно, места лишения свободы - это идеальное место для излечения от туберкулеза. Потому, как они у нас находятся все под контролем, под надзором и лечению подвергаются, можно даже сказать, принудительно. Александр Валиев: Моя следующая собеседница - Екатерина Горина, глава комиссии по правам человека при губернаторе Челябинской области. Каково положение заключенных в колониях Урала на данный момент? Екатерина Горина: Вы знаете, во всех колониях мне не удалось побывать, я побывала во Второй и Третьей, после чего меня больше не пускают ни в одну колонию. В палате в 22 квадратных метра находится 15 человек, в два этажа, кроватей нет, нары. Там находятся больные, сердечными заболеваниями страдающие, бронхиальной астмой, люди после операции. На каждого больного должно приходиться не менее трех квадратных метров, а при особых заболеваниях, таких, как бронхиальная астма, и больше. То есть палата каждая переполнена в два раза. Но, когда я заходила в эти палаты, никто не жаловался. Ко мне обратились бывшие осужденные с просьбой помочь отстоять свои права в суде по поводу заражения их туберкулезом в колонии. Они были здоровы и получили это заболевание через два года нахождения в колонии. Но таких людей очень много. Вот если бы люди хотя бы что-то говорили и жаловались, как-то было бы легче на душе. Но когда они отворачиваются от тебя, прячут глаза, это меня еще больше настораживает. За последние два с половиной года количество жалоб от осужденных увеличилось более, чем в 10 раз. Их избивают там. Но, к сожалению, после того, как человека избивают, адвокатов стараются под любыми предлогами не пускать в колонии, то есть нарушается исправительный кодекс. В настоящее время в комиссию приходят лица, которые освободились буквально несколько дней тому назад. Они приходят и говорят, вы знаете, мы что-то должны изменить, это наш долг, мы будем вам оказывать помощь. То есть сейчас, видимо, будут создаваться общественные организации, которые будут помогать Комиссии по правам человека. Будет создаваться родительский комитет. Я думаю, что будем пытаться что-то изменить, потому что положение просто ужасное. Такого не было никогда. Александр Валиев: Год назад по нескольким тюрьмам Южного Урала прокатились волнения заключенных. Несколько сот человек тогда объявили голодовку, а самые отчаянные, их было около 10, пытались покончить собой. Правозащитники объясняли это ужесточением условий содержания заключенных. У них изымали и портили личные вещи, отнимали присланные передачи с продуктами, были сокращены хлебные порции. Надсмотрщики глумились над содержащимися под стражей, говорила руководитель фонда "Уральская амнистия". Между тем, в противовес словам правозащитников официальные структуры выдвигали другие версии. Сначала ГУИН вообще отрицало факты волнения в тюрьмах, а позже чиновники заявили, что акции протеста инициировали преступные авторитеты с целью дестабилизировать обстановку в местах лишения свободы. Александр Валиев для Радио Свобода, Челябинск. Кристина Горелик: После того, как псковские правозащитники подвергли критике условия содержания заключенных, Псковское Управление исполнения наказаний перестало их пускать в исправительные учреждения. Слово - Анне Липиной. Анна Липина: Отношения между правозащитниками и руководством Управления исполнения наказаний трудно назвать партнерскими. Так утверждает руководитель псковской правозащитной организации "Вече" Надежда Доновская. Надежда Доновская: Отношения складываются трудно. В 2002 году, когда мы впервые обратились в УИН с предложением о проведении мониторинга нашей организацией мест лишения свободы, они отнеслись к нам доброжелательно, и наше желание посетить Великолукскую колонию и Великолукское СИЗО было встречено положительно и нас допустили, показали, что смогли и что посчитали нужным. Мониторинг мы провели. Анна Липина: Как рассказала Надежда Доновская, мониторинг предполагал сбор информации из разных источников, поэтому, составляя доклад, правозащитники включили туда не только впечатления от посещения колонии, организованного руководством УИНа, но и информацию, которую предоставляли правозащитникам люди, освободившиеся из мест заключения. Надежда Доновская: Бывшие заключенные нам говорят о том, что мясо они видят раз в год, и в тоже время, когда мы посещали колонии, администрация колонии утверждала, что денег достаточно, что питания достаточно. Да, показывали меню, но я знаю случаи, которыми с нами делились, когда уезжала комиссия, и из пайка заключенных изымалось то, что им выдавалось. Заключенные могут уйти на УДО (условно-досрочное освобождение) только по блату. Это значит, что он каким-то образом отблагодарил того человека, который ему помог это сделать. Вот бывшие заключенные рассказывали, что когда приближается срок подачи заявления для ухода на УДО, находится куча причин, по которым они получают нарушения. Вот человек не на месте покурил, человек не вовремя вышел на построение, и его ставят в нарушители, и отодвигается срок УДО. И это может длиться до бесконечности. И только когда каким-то образом с кем-то расплатится за будущую привилегию, заключенный уходит на УДО. Каждый поймет, насколько закрытое учреждение позволяет людям нечестным пользоваться этой закрытостью. Анна Липина: По словам Надежды Доновской, это лишь несколько эпизодов, отраженных в объемном докладе о ситуации с правами человека в местах лишения свободы. Свой доклад правозащитная организация "Вече" направила в администрацию Псковского УИНа. Надежда Доновская: В 2004 году мы к ним обратились уже с просьбой о совместной работе по организации визитирования мест лишения свободы и составили даже график, какую колонию в какое время мы хотели бы посетить. И объяснили, что здесь не предполагается составление какого-то доклада или публикации в каких-то СМИ, здесь просто налаживание визитирования, то есть приучение администраций колоний к постороннему вмешательству в их деятельность. По проекту мы должны были просто наладить контакт с администрацией. После нашего доклада, который отразил не только позитив, но и отрицательные стороны того, что происходит в колониях (администрация УИНа Псковского отнеслась к докладу резко отрицательно, они осудили все, что они услышали, и требовали даже наши опровержения), и допустить нас уже в качестве визитеров они не согласились. Мотивировали тем, что у них достаточно организаций, с которыми они сотрудничают, общественных организаций, и лишняя организация им не нужна. Вот с "Вече" они отношения иметь больше не хотят. Кристина Горелик: В Казани ситуация принципиально иная. В совместной работе с правозащитниками Управление исполнения наказаний видит одну пользу. Правозащитники в Татарстане регулярно посещают исправительные учреждения, причем часто специально приезжают без предупреждения, и начальство тюрем их пускает, что довольно большая редкость в России. Из Казани передает Олег Павлов. Лидия Чуприна: Всем ведь известно, что система была закрыта для всех. Настолько закрыта, что представить себе, что туда могут ходить правозащитники, раньше было бы очень сложно. Олег Павлов: Лидия Чуприна возглавляет отдел Правозащитного центра Казани по взаимодействию с учреждениями уголовно-исправительной системы. В 2002 году Центр заключил договор с Главным Управлением Федеральной службы исполнения наказания по Татарстану. С тех пор посещения тюрем и колоний проходит с поразительной регулярностью. Лидия Чуприна: Мы могли приехать даже без предупреждения. Во-первых, мы осматривали саму колонию, все помещения, какие нас интересовали. Инга Мазуренко: Каким образом осуществляются вот эти выезды, скажем так, совместные. У нас имеется в Главном управлении нашем помощник начальника по защите прав человека. Он совместно с представителями правозащитного центра выезжает в какое-то исправительное учреждение. Это даже не обязательно, чтобы это прямо так сильно совпало с графиком. То есть график составляют примерный, чтобы все учреждения учесть, чтобы все их объехать, то есть ни про какое не забыть. Олег Павлов: Инга Мазуренко, начальник пресс-службы Татарстана ГУФСИН, от сотрудничества с правозащитниками видит только выгоды. Инга Мазуренко: Честно говоря, это выгодно и нам. С какой стороны, с какой позиции? Потому что иногда для того, чтобы, может быть, осужденный, скажем так, перестал думать, что его каким-то образом притесняют, обижают, ему достаточно просто разъяснить его права. Олег Павлов: Кроме того, правозащитники не просто ходят и указывают на недостатки - их всегда найти можно - они еще пытаются и помочь. Лидия Чуприна: Начнем перечислять определенное количество денег. Мы готовим подарки совместно с УИН, готовим для каждого осужденного несовершеннолетнего какой-то рождественский подарок. Ну, подарок этот, конечно, не очень шикарный, но он полезный, скажем, зубная щетка, зубной порошок, зубная паста, носки даже. Олег Павлов: Лидия Чуприна считается специалистом грамотным - как никак 17 лет в исправительных учреждениях отработала. Ни одному начальнику колонии от нее ничего спрятать не удастся. Поэтому не прячут. Сама же она считает самой большой проблемой - правовую безграмотность, как заключенных, так и тех кто их стережет. Лидия Чуприна: Очень настораживает, знаете еще какой факт в Калыме? Это слабая правовая осведомленность самих сотрудников. Олег Павлов: Поэтому правозащитники выпустили два справочника: "Для освобождающихся" и "Для начальников отрядов". Последний стал бестселлером. В УИН считают, что так с правозащитниками сотрудничать можно и нужно. Инга Мазуренко: По крайней мере, вот сколько мы работаем, сколько мы сотрудничаем с правозащитными организациями, никогда никаких подвохов пока у нас не было, мы достаточно плотно, плодотворно сотрудничаем. Кристина Горелик: Олег Панфилов в рубрике "Власть и пресса" продолжает беседу о свободе слова в Санкт-Петербурге с директором Института развития прессы Северо-Запад Анной Шароградской и заместителем председателя правозащитной организации "Гражданский контроль" Юрием Вдовиным. Олег Панфилов: Анна Аркадьевна, на прошлой неделе вы закончили свой ответ на мой вопрос по поводу взаимоотношений власти и прессы рассказом о взаимоотношениях прессы и губернаторских администраций. Я говорю о том, что все-таки это были разные администрации при Собчаке, Яковлеве и Матвиенко. Насколько сейчас губернатор пытается быть открытым с журналистами? Происходят ли какие-нибудь встречи? Анна Шароградская: Я должна сказать, что губернатор не только пытается быть открытым, губернатор, безусловно, встречается с журналистами, с журналистами, которые губернатора интервьюируют. Но я хотела бы вернуться к тому моменту, когда Валентина Ивановна еще не была губернатором. По сути дела это пятница, накануне выборов. Мы знаем, что в субботу обычно пресса не пишет о кандидатах в депутаты. Вот в эту самую пятницу в удивительное время, 10 часов 15 минут вечера, то есть 22.15, Валентина Ивановна, наконец, встретилась с оппозиционной прессой, которая очень просила ее о встрече. Там состоялся разговор, разговор был очень серьезный. Журналисты говорили Валентине Ивановне о том, что ситуация со свободой слова в городе достигла просто критической точки и что нужно что-то делать. На что Валентина Ивановна говорила, что она будет абсолютно открыта. Она была очень долго в этом зале, и каждый присутствующий журналист что-то говорил, и это были очень интересные по содержанию и по форме выступления. Ну, например, один из журналистов говорил: "Валентина Ивановна, вы такая замечательная женщина, вы обязательно победите на выборах, вы обязательно одержите эту победу. Хорошо бы, на экране вы выглядели так же мило, как в жизни". Этот журналист сейчас имеет не одну программу на телевидении. Другие журналисты и не журналисты, которые высказывали свои претензии, оказались в несколько ином положении, но в 12 часов, то есть полночь, почти как Золушка, правда, в 12 часов 3 минуты, Валентина Ивановна распрощалась и ушла. Но эти три минуты были определяющими. Через три минуты после 12-ти уже ни одно средство массовой информации не имело права написать о том, что происходило в этом зале. А сегодня Валентина Ивановна курирует конкурс "Золотое перо" - самый престижный журналистский конкурс. И председатель Союза журналистов заявил с гордостью, что этот конкурс впервые за 10 лет проходит под эгидой губернатора. Если это обозначает открытость, то она есть. Олег Панфилов: Спасибо, Анна Аркадьевна. Юрий Иннокентьевич, судя по печальному рассказу Анны Аркадьевны, взаимоотношения власти и прессы в Петербурге далеки от идеальных. Но, если смотреть на мониторинг нарушений прав журналистов, то в Петербурге почти все нормально, почти точно так же, как в Туркменистане, когда никаких особых нарушений прав журналистов нет. Самый серьезный случай - это исчезновение Максима Максимова. Никаких нападений. Судебные процессы в основном происходят против националистических и антисемитских изданий. Журналисты вообще каким-то образом сопротивляются тому положению, в котором они находятся? Юрий Вдовин: Если позволите, пример. Сразу после того, как Валентину Ивановну выбрали губернатором, она давала в Горном институте пресс-конференцию. Я не очень одобряю нацболов, но они там радостно швырнули ей в лицо букет цветов, красных гвоздик. Это событие сразу стал фотографировать журналист из журнала "Коммерсант" и ему тут же охрана Валентины Ивановны заломила руки. Это начал фотографировать еще журналистка откуда-то (сейчас забыл уже, давно было это дело), быстренько и у нее тоже отобрали фотоаппарат, у нее был фотоаппарат обычный, разрядили его и пленку выдернули. А у корреспондента из "Коммерсанта" был электронный аппарат, охрана грамотная, она быстренько стерла все снимки, которые были сделаны, там чуть-чуть побила морду и выбросила этих журналистов за пределы здания, где давалась пресс-конференция. Сами журналисты в бой за себя не вступились, за них попытался вступиться я и подавал всякие бумаги в прокуратуру, выяснить (я это рассматривал, как воспрепятствование деятельности журналистов) и я несколько раз получал сообщения о том, что куда в Василеостровскую прокуратуру направлен на изучение этот вопрос, на расследование. И так тишина и все. Но, видите, и сами журналисты не возникают. То есть наши журналисты готовы терпеть все, что с ними делает власть. Олег Панфилов: Спасибо. Вы подсказали мне следующий вопрос, который я хочу задать Анне Аркадьевне. Если такие своеобразные отношения между журналистами и властью и журналисты не сопротивляются или сопротивляются очень плохо, значит ли это, что журналисты просто не знают, как это делать, журналисты не знают законы, которые защищают их? Скажите, вообще, в какой правовой ситуации находятся питерские, петербургские журналисты? Насколько они готовы понимать свои права и свои обязанности? Анна Шароградская: Я бы не стала недооценивать журналистов в этом плане, потому что даже если они не знают уж досконально законы, они прекрасно понимают, какие законы защищают свободу слова, какие законы защищают право журналиста на доступ к информации. И в этом плане они тоже хорошо понимают, что есть юристы, которые могут от их лица очень грамотно подать соответствующие заявления и так далее. Если они этого пока не делают, это еще не значит, что они не могут пользоваться своими правами. Ведь есть еще и еще одна власть - это суд. Насколько они доверяют судебной власти? Насколько они верят в то, что судебная власть не превратит их действие в бездействие. А таких примеров, наверное, мы знаем несколько. И я предвижу, что в ближайшее время появится некий иск, я не знаю, как он будет сформулирован, от журналистов "Невского времени" Николаева и Гаврилиной, которых увольняют якобы по сокращению штатов, сокращают, другими словами, но они видят в этом и, по-моему, небезосновательно, совершенно иную подоплеку, о которой мой коллега, наверное, может рассказать лучше меня. Олег Панфилов: Спасибо, Анна Аркадьевна. Юрий Иннокентьевич, вопрос мой касается того, что существует некий информационный вакуум, по крайней мере, люди, живущие в Москве и, наверное, на всей территории России, очень плохо знают о том, что в Петербурге есть правозащитные организации, есть общественные организации, которые работают. Насколько активно, я хотел бы вас спросить. Почему журналисты так мало пишут о том, что существует гражданское общество в Петербурге, существуют организации, которые что-то делают, но о них почти ничего не знают. Может быть, это ваши своеобразные отношения правозащитников и журналистов? Юрий Вдовин: Хороший вопрос. Но я, можно, еще вернусь к тому, о чем вы говорили только что с Анной Аркадьевной. Сама по себе постановка взаимоотношений власти и прессы - это все-таки надуманная постановка вопроса. Взаимоотношений власти и прессы не должно быть никаких, кроме того, что власть предоставляет журналистам информацию о своей деятельности и ничего больше. У нас взаимоотношения выстраиваются совершенно иначе. Что касается возможности информировать общественность о деятельности элементов гражданского общества, которые есть в Петербурге, то я вспомнил сейчас, как была когда-то конференция "10 лет гласности" в Фонде Горбачева и там главный редактор газеты "Сегодня" Бергер рассказывал что-то. Я задач ему вопрос: "А почему вы никогда не пишите о правозащитной деятельности?" И он просто меня убил. Он сказал, что информационных поводов нет. Вот наша журналистика на элементы гражданского общества вообще обращает очень мало внимания. Нужен скандал. Вот солдатские матери подвергаются какому-то прессингу, их обыскивают, еще что-то, из "Мемориала" выкрали с мордобоем компьютеры, значит, вот это становится предметом изучения. В остальных случаях, когда рутинная правозащитная работа идет или какая-то, не интересует это прессу. Кристина Горелик: Это была рубрика Олега Панфилова "Власть и пресса". И по традиции завершит программу "Дорога Свободы" репортаж о тех, кто помогают другим. Любовь Бочерникова уже 8 лет с помощью глины помогает детям-инвалидам преодолевать трудности в развитии и достигать очередных успехов. Рассказывает Андрей Юдин. Липецк. Андрей Юдин: Профессиональный инженер-строитель Любовь Бочерникова поменяла свою специальность инженера на специальность педагога. Любовь Бочерникова: Специальность моя была "инженер-строитель", я отработала 15 лет в строительстве, училась в инженерно-строительном институте в Воронеже. А потом переквалифицировалась. Андрей Юдин: Найти себя ей помогли преподаватели детского дома творчества "Лира". О том, как это было, рассказывает Любовь Бочерникова. Любовь Бочерникова: У меня у самой дочка инвалид по слуху. В какой-то момент наши работники пришли к нам домой, а она занималась вот этой глиняной игрушечкой. Я ей показывала все это, а она все это делала. И мы показали куколку, глиняную игрушку, дымковскую. И они так заинтересовались, а я уже была в то время безработная, это было в 1996 году. Андрей Юдин: В кружке глиняной игрушки занимаются дети с физическим отклонением в развитии. Весь свой творческий потенциал и знания Любовь Бочерникова на протяжении восьми лет дарит детям, чтобы помочь им преодолеть свои проблемы. А заниматься приходиться с каждым ребенком персонально. Любовь Бочерникова: Возраст совершенно разный, начиная с 6 лет до 11-го класса. Если они не смогут, значит, я еду туда, если у них есть немножко сил и здоровья, значит, они приезжают сюда. Если нужно позаниматься позже, они со мной еще сидят. Если детки этого хотят, если детки стремятся чему-то научиться, естественно, я с ними сижу, и им интересно. Андрей Юдин: По мнению педагога, дети, занимающиеся в кружке глиняной игрушки, повышают свой творческий уровень и решают проблемы здоровья. Любовь Бочерникова: В работе с этими игрушечками они сами себе помогают. Они становятся более раскрепощенными. Здесь какие-то и стишки, и песенки. Чай мы с ними здесь пьем, родители, вон уже чашечки они каждый свою знает. Андрей Юдин: По рассказам о Любви Бочерниковой, детям, с которыми она занимается, нравятся весенние и летние пленэры, во время которых ребята сами подбирают необходимый материал для своих работ и обсуждают вместе с педагогом свои будущие творческие проекты. Любовь Бочерникова: В деревне мы глинку заготавливаем. Показываю, что это такое, какую глинку можно взять, какую глинку нам не надо брать. Вот они там же пробуют, смачивают водичкой, начинают ручками ее разминать, скатывают жгутик и мне показывают. Если есть трещины, значит, нам такая глинка не пойдет. Если нет трещин, мы ее собираем. Уже в мае они у меня сейчас, эти ребята, "ну когда же мы пойдем, когда мы пойдем". Я говорю, выберем время, что будет тепло, будет дорога хорошая, и пойдем. Андрей Юдин: В настоящее время в кружке глиняной игрушки дети трудятся на тему персонажей русского фольклора. Любовь Бочерникова: Композиции такие - гуляние на лодочке, свидание под деревом, по мотивам народных сказок. Кристина Горелик: На этом мы завершаем программу "Дорога Свободы". Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
