Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
25.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||
Русские ВопросыАвтор и ведущий Борис ПарамоновК юбилею НицшеИсполнилось столетие со дня смерти Фридриха Ницше - 25 августа 1900 года, век назад. Этот век с полным правом можно назвать веком Ницше. У Жана-Поля Сартра в его "Поисках метода" есть рассуждение о ведущем философском направлении того или иного времени, создающем интеллектуальный горизонт данной культуры. Звучит это так: Если философия должна быть одновременно тотализацией знания, методом, регулятивной идеей, наступательным оружием и языковой общностью ... то очевидно, что эпохи философского творчества редки. Между 17 и 20 веками я вижу три такие эпохи; обозначу их именами великих мыслителей: есть "момент" Декарта и Локка, момент Канта и Гегеля и, наконец, момент Маркса. Эти три философии становятся, каждая в свой черед, почвой всякой частной мысли и горизонтом всякой культуры, они непреодолимы, так как не был преодолен исторический момент, выражением которого они являются. Сартр считал, что в современной культуре такой горизонт задается философией Маркса. Он был неправ: это горизонт Ницше. Маркс, при всем его несомненном и колоссальном вяиянии на современный мир, - всего лишь частный случай Ницше. Влияние Маркса в основном прошло, а ницшевскому конца не видно. Марксизм имеет дело лишь с одной из спецификаций темы Ницше. Низы буржуазно-капиталистического общества, городской пролетариат - тема Маркса - это и есть частный случай. Общая тема - как раз та, которую поднял, увидел, осознал Ницше, - это тема демократии и культуры: культуры в эпоху демократии. Общее звучание, основной тон философии Ницше - если не пессимистический, то трагический. Он видит будущую историю человечества как серию колоссальных катаклизмов, эпоху гибели богов. Одного из них он и сам похоронил. Так что демократом Ницше назвать затруднительно. Одно время к Ницше приставили дефиницию - аристократический радикализм. Это сделал человек, как бы открывший Ницше, - Георг Брандес, почему эту дефиницию приняли, с этой кличкой долгое время считались. Постепенно стало ясно, что случай Ницше намного сложнее. Он был, можно сказать, ироническим провозвестником, провокативным пророком демократии, демократического века, демократической культуры - если только последние слова не звучат оксюмороном. Известен миф, которому верить сейчас считается неприличным, - о генезисе немецкого фашизма из философии Ницше. Этот миф, благодарение богам, отошел, но возникла новая культурно-политическая проекция Ницше - ни более ни менее как на американскую демократию. Об этом парадоксе мы будем сегодня говорить, это будет из главных наших тем. Но пока не дошло до парадоксов, вспомним, так сказать, школьного Ницше. Что нужно знать о Ницше, скажем, студенту, идущему на экзамен по истории философии? Тут нужно в первую очередь помнить, что Ницше считается одним из зачинателей экзистенциальной философии, да и действительно был им, вместе с Кьеркегором и Достоевским. Экзистенциализм показал, что человек философствует не разумом, а полнотой своего бытия. Субъект философии - не сознание, не чистый разум Канта, а экзистенция, человек существующий, а не сущностный,- каковой высшей сущностью и считался раньше разум, конструирующий бытие в его всеобщих и необходимых формах. Существование предшествует сущности - так это было сформулировано позднее. В рациональном, эссенциальном философствовании происходит абстрагирование от полноты человеческого существования, происходит отчуждение человека в разуме, и значит закрывается путь к истине. Постулаты разума - не истина, а методологические установки, средство практической ориентации в чисто физических, природных измерениях бытия. И если в таковых эта методология работает, то уже в надприродном мире она ничего не создает, и не способна создать, кроме иллюзий, так называемых идеалов: слово, ненавистное Ницше. История человеческих истин, говорил Ницше, - это история иллюзий и заблуждений философов, каждого из которых нужно читать и оценивать не в соответствии с абстрактными законами чистого разума, беспредпосылочной рефлекии, голой диалектики, а в соответствии с личностью самого философа прежде всего. Истина, открываемая философами, - не истина о мире и бытии, но самораскрытие индивидуального мифа мыслителя. Важнейшей областью ведения должна, следовательно, стать психология, понимающая подлинные мотивы того или иного философа, шире - того или иного культурного мифа. Глубинная психология, как сказали позже: и здесь обозначается еще одна связь Ницше с современностью - он выступает как предшественник психоанализа. Послушаем самого Ницше - вот хотя бы несколько важных основоположений из книги "По ту сторону добра и зла", из раздела, названного "О предрассудках философов": Ложность суждения еще не служит для нас возражением против суждения; это, быть может, самый странный из наших парадоксов. Вопрос в том, насколько суждение споспешествует жизни, поддерживает жизнь... Признать ложь за условие, от которого зависит жизнь, - это, конечно, рискованный способ сопротивляться привычному чувству ценности вещей, и философия, отваживающаяся на это, ставит себя уже одним этим по ту сторону добра и зла. ... Все они (философы) дружно притворяются людьми, якобы дошедшими до своих мнений и открывшими их путем саморазвития холодной, чистой, божественно беззаботной диалектики ... - между тем как в сущности они с помощью подтасованных оснований защищают какое-нибудь предвзятое положение, внезапную мысль, "внушение", большей частью абстрагированное и профильтрованное сердечное желание... Мало-помалу для меня выяснилось, чем была до сих пор всякая великая философия: как раз самоисповедью ее творца, чем-то вроде мемуаров, написанных им помимо воли и незаметно для самого себя... психология стала теперь снова путем к основным проблемам. Вот важнейшее отличие философии от науки: философия не может быть безличной, она всегда несет на себе печать личности ее творца. В этом смысле философия необъективна, и раскрывает она истину не о мире, а о человеке, ее сотворившем, демонстрирует его индивидуальный миф. Истину не обретают, говорит Ницше, - истину изобретают. В этом отношении чрезвычайно важно выделить и зафиксировать главные два слова в процитированных отрывках Ницше: жизнь и ценность. Ценность суждения определяется не истинностью его, а пользой, пригодностью для жизни. И ценным, миро- и культуротворческим будет скорее миф, а не строго установленная научная истина. Тут начинается настоящий Ницше. Эти положения можно считать у Ницше методологическими и в этом смысле как бы общеобязательными для продвинутого философствования. Но каков его индивидуальный миф? Это крайне интересная тема. Вспомним слово "жизнь" в предыдущей цитации. Вот основное - не то что понятие, а экзистенциал философии Ницше. Жизнь - инстанция, к которой он апеллирует. Одно из школьных, прошлого, а то и позапрошлого уже века определений его философии - философия жизни, понятая как некий иррационализм, преклонение перед внеразумными стихиями бытия, перед его "всесокрушающей и миротворной бездной", как говорил Тютчев. Сам Ницше называл эту бездну Дионис. Можно было бы сказать - и говорили, - что философия жизни, даже и в ницшевском варианте, ориентирована на факте биологии, как прежний рационализм был ориентирован на факте математического естествознания. Но гимны жизни у Ницше - совсем не то, что преклонение перед творческой эволюцией природы, скажем, у Бергсона, другого знаменитого философа жизни. Философия Ницше остро персоналистична. Ее тема - не бытийная бездна, а человек в этой бездне, человек погибающий, обреченный, конечный, конченый. Это христианский человек, помещенный в стихии дохристианской, досократической, архаической Греции. Эмпедокл, бросающийся в Этну. Трюк, кунштюк, гений Ницше - в том, что он не принял христианской вести о спасении, но возвестил о приятии бытия вне иллюзий спасения. Его пресловутое учение о вечном возвращении означает не надежду на лучшее будущее, вульгарно говоря, а стоическое примирение с однажды посланной судьбой, готовность к кресту - вне его, креста, мистификации. Миф Ницше: будучи Христом, христоподобной фигурой, удержаться на кресте от Моления о Чаше. Сказать Да жизни и судьбе, несмотря на страдания, не ища облегчить страдания, отвергая сострадание, любя свою судьбу (amor fati), и в этом самоутверждении - блюсти пафос дистанции: самостоянье, как сказал бы Пушкин. С этой жизненной, то есть экзистенциальной, как принято теперь говорить, позицией связана данная Ницше сокрушительная критика христианства - в книге под названием "Антихрист". Христианство - оружие слабых, которым они сумели победить сильных, внушив им ложное представление о морали, вообще придумав мораль как этику сострадания, жалости и любви. Отсюда пошел всемирно-исторический декаданс, упадок, жизненно-культурный обвал, говорит Ницше. (Кроме Христа у него есть еще один всемирно-исторический противник - Сократ, постулировавший добро как норму разума.) Здесь по существу и началась демократия - не как политическая система поначалу, а как установка сознания, говорящая о преимущественных добродетелях малых сих (униженных и оскорбленных, по-русски). Этот тот крот, который подрывает, и подорвет, величественный дворец западной культуры. Христианство против жизни уже и не в биологическом, а в культурном смысле - против так называемой морали господ: сильного жизнечувствования, порождающего подвиги человеческого самоосуществления. Морали господ противопоставлена у Ницше мораль рабов, ressentiment, как он называет это по-французски: комплекс чувств злобы, зависти и мести. Было бы очень большой ошибкой истолковывать это противостояние в социологическом смысле: что вот, мол, Ницше за эксплуататоров против эксплуатируемых. У него новейшим (в его время) господам - буржуазии как раз и свойственна в высшей степени мораль рессантиман, ведущая к культурному упадку. Идеальный носитель морали господ у Ницше - ренессансный титан, и не обязательно художник, но и политик, к примеру - Цезарь Борджиа, мифически приподнятый до фигуры пресловутого белокурого бестии (самый большой, говоря по-нынешнему, прокол в мифологии Ницше - компенсаторный образ для страдающего, но не сдающегося философа). Пора дать некоторую оценку всему этому строю мыслей и чувствований. Методическое правило остается тем же: помнить о словах Ницше: "Больной не имеет права на пессимизм". Здесь - психологический источник всех гимнов жизни у Ницше - ибо жизнь отвергала его, полутруп. Конечно, ситуация, созданная им, была в высшей мере эстетически выразительной, красивой попросту. Но как ее взвесить и оценить по нормам - даже не разума, нет, но обыденного здравого смысла? А такая оценка возможна. Дал ее к примеру, Томас Манн: "Над жизнью нет судьи". Так-таки нет? Нам кажется, что одна такая инстанция есть; ей совем не обязательно называться моралью, пусть это будет просто человеческий дух, та человеческая сущность, которая проявляет себя в критике, в иронии, в свободолюбии, которая, наконец, выносит приговор жизни. ... Ведь как-никак в человеке природа и жизнь перерастают самих себя, в нем они утрачивают свою "невинность" и обретают дух, а дух есть критическое суждение жизни о самой себе. И потому человеческая сущность наша, глубоко человеческое внутри нас с жалостью и состраданием смотрит на ницшевские домыслы об "исторической болезни" и на выдвигаемую в противовес ей теорию "жизненного здоровья", которая впервые появляется у Ницше еще в тот период, когда он был способен судить о вещах трезво, и которая затем вырождается у него в вакхически неистовую ярость против правды, нравственности, религии, человечности, - против всего того, что хоть в какой-то мере может служить обузданию зла и жестокостей жизни. Такая оценка, конечно, необходима - но недостаточна. Разговор о Ницше требует продолжения. Мы не назвали еще один термин философии Ницше, известный, пожалуй, больше всех других,- сверхчеловек. Человек есть нечто, что должно преодолеть, - рефрен философствования Ницше, особенно самой знаменитой, но не самой его лучшей книги "Так говорит Заратустра". Отчасти это понятно из того, что было сказано выше о самоосуществлении человека в эпоху смерти Бога, о способности человека принять и полюбить собственную судьбу, обрести личность как таковую - и быть готовым к этой судьбе навсегда, во всех циклах "вечного возвращения". В сущности это платоновская - а еще точнее христианская - идея личности. Один из сюжетов ницшевской философии и жизни - идентификация с Христом, и тип первохристианина, им почти что издевательски описанный и отвергнутый, - это автопортрет философа Ницше как частного лица, как человека - того самого, которого нужно преодолеть. Еще раз повторю слова, являющиеся ключом к Ницше: больной не имеет права на пессимизм. "Веселые паралитики", как сказано в Записных книжках Ильфа. Что делать: если не жизнь самого Ницше, то судьба его идей дает известные основания для юмора. Начать с того, что Ницше еще не умер, пребывая в состоянии безумия в психиатрическом санатории, когда началась его (посмертная, что ли?) слава. Не слава, хуже - популярность. Впереди прогресса бежала, как всегда, Россия. Бердяев писал в сборнике "Вехи": Но уж совсем печальная участь постигла у нас Ницше. Этот одинокий ненавистник всякой демократии подвергся у нас самой беззастенчивой демократизации. Ницше был растаскан по частям, всем пригодился, каждому для своих домашних целей. Оказалось вдруг, что Ницше, который так и умер, думая, что он никому не нужен и одиноким остается на высокой горе, что Ницше очень нужен даже для освежения и оживления марксизма. С одной стороны, у нас зашевелились целые стада ницшеанцев-индивидуалистов, а с другой стороны Луначарский приготовил винегрет из Маркса, Авенариуса и Ницше, который многим пришелся по вкусу, показался пикантным. Бедный Ницше и бедная русская мысль! Нас бы увел далеко в сторону от сегодняшней темы юбилея Ницше разговор о приключениях его в России. Тема тут главная, скажу, однако, в скобках, не так называемый "культ личности", появившийся в России в начале 20 века, под влиянием Ницше, у различных Арцыбашевых, а модификация христианства в коммунизме, в традиции Достоевского, - философема, гениально обозначенная у Ницше в "Заратустре", в главе "О бледном преступнике". Большевизм тогда можно понять как христианскую мотивировку изначальной бытийной жестокости, витального пира инстинктов, Диониса. Нельзя не процитировать следующее: Так говорит судья: "ради чего убил этот преступник? Он хотел ограбить". Но я говорю вам: душа его хотела крови, а не грабежа - он жаждал счастья ножа! Но его бедный разум не понял этого безумия и убедил его. "Что толку в крови! - говорил он. - Не хочешь ли ты по крайней мере совершить при этом грабеж? Отмстить?" И он послушался своего бедного разума: как свинец, легла на него его речь - и вот, убивая, он ограбил. Он не хотел стыдиться своего безумия. Грабеж - это и есть большевизм, Ленин, бедный его разум: грабь награбленное! Моралистическая мотивировка жизненного порыва. Не нужно, однако, думать, что Ницше призывает убивать без мотивировок, то есть поощряет, призывает, предрекает германский нацизм. Нет, он говорит, что милость к бледному преступнику требует его немедленной казни. Такого безумия нужно стыдиться. Переходим ко второму сюжету последействия (его слово!) Ницше: к Америке, американской демократии. Здесь - слово американскому культурфилософу, ныне покойному, Аллану Блуму, книга которого "Закат американского сознания" стала в этой стране бестселлером 1987 года. Блум говорит, что в Соединенных Штатах произошла парадоксальная рецепция учения Ницше о ценностях в их противопоставленности нормам разума - о творимых ценностях, а не открываемых и следуемых нормах. Напомним Ницше: истина не открывается, а изобретается. Это пришлось по вкусу американцам с их демократическим представлением об автономности человека, независимости его от каких-либо культурных внушений, - каковые, как показал опять же Ницше, всегда условны, творимы, произвольны, мифичны - и в этом именно качестве служат мощным стимулом жизнетворчества. Так в Америке на свой лад появились стада индивидуалистов-ницшеанцев. Блум писал: "Бог умер". Для Ницше это стало небывалой катастрофой, означающей разложение культуры и утрату вдохновений для человеческого творчества. Это было для него знаком того, что современный человек со скоростью свободного падения летит в бездну нигилизма. Современная демократия, конечно же, была объектом критики Ницше. Ее рационализм и эгалитаризм был для него противоположностью творчества. Ницше призывал бунтовать против либеральной демократии с куда большей страстью, чем делал это Маркс. Но несмотря на это или, может быть, благодаря этому, новейшее демократическое развитие и эгалитарное сознание нынешнего гражданина демократии в значительной мере определяются ницшевским пониманием проблем. Демократия в ее исторических истоках была мировоззрением пристойной посредственности в противостоянии блестящим порокам старых режимов. Но совсем иное дело сегодняшние демократии, в которых любой гражданин по крайней мере потенциально абсолютно автономен и сам выступает творцом собственных ценностей, своего собственного жизненного стиля, "лайф стайл". Ценностный релятивизм оказался большим облегчением от вечной тирании добра и зла, от груза стыда и вины. Больше нет надобности чувствовать дискомфорт от дурной совести - достаточно только произвести необходимую ценностную коррекццию. И эта потребность освободиться от напряжений и обрести мир и счастье в мирном и счастливом мире - первый знак восприятия обыденным американским сознанием наиболее изысканных постулатов германской философии. Некоторые немецкие идеи не потребовали даже английского перевода для того, чтобы войти в повседневную речь американцев. Философские тонкости, уместные в устах веймарской интеллектуальной элиты, стали в Америке расхожими как чуинг-гам. Америка сглотнула, не переварив, продукты европейского нигилистического отчаяния. Это нигилизм вне бездны, нигилизм с хэппи-эндингом. Американский "лайф стайл" сделался диснейлэндовской версией катившейся в бездну веймарской республики - Германии 20-х годов. Ницше сказал: не вокруг нового шума - вокруг новых ценностей вращается мир: он вращается бесшумно. Ницше сам был таким открывателем новых ценностей, и мы сейчас вращаемся вокруг него - но вращаемся с визгом. На нашей американской сцене разыгрывается комический спектакль - как демократический человек одуряет себя заимствованными изысками чужой и чуждой культуры. Бедная русская мысль! - восклицал Бердяев по поводу русского ницшеанства. Бедная американская жизнь! - готовы воскликнуть мы, прочитав вышецитированное у американского философа.. Но - тут-то и остановка, "запятая". Возникает простой вопрос: а такая ли уж она бедная, американская жизнь? Не наоборот ли? Понятно, что речь идет не о материальном богатстве. Тут вопросов не возникает. Вопрос в другом: а не способствует ли американскому развитию и процветанию описанная этика самоутверждения автономных индивидов? Получаются вроде бы давно известные джунгли. И жизнь в таких джунглях вроде бы давно уже должна была привести к взаимоуничтожению населяющих ее тигров. Именно в этом пойнт Аллана Блума. Америка была основана как страна "общего", то есть здравого смысла, и это общность коренилась и обосновывалась нормами просвещенческого рационализма. Америка была страной, как бы воплотившей идеал Сократа: человек разумный не будет делать зла, разум и добро тождественны. Отсюда - традиционная "коммунальность" американской жизни, известная склонность ее к конформизму - черта, отмеченная еще Токвилем в его основополагающей книге "Демократия в Америке". А сейчас каждый дует в свою дудку, и это воспринимается как некая новая норма демократии - отсутствие норм. Рубежом здесь были пресловутые шестидесятые годы, когда американские отцы могли увидеть, сколь неуправляемыми стали их дети. Вот тут и коренится болезнь, которая убьет Америку, - прогноз и предостережение Блума. Посредственность не может быть творцом ценностей, такая установка антикультурна. По другому сказать: что позволено Юпитеру - гению, артисту, - то не позволену быку. Но тут нам вспоминается термин американской биржи: быки - это брокеры, играющие на повышение. Америка переживает сейчас небывалый экономический, финансовый бум. Биржевая игра стала не узкой профессией особо одаренных хищников, а поголовным увлечением и повседневным занятием миллионов американцев. Так называемый средний человек - традиционный носитель американских демократических ценностей - стал своим человеком в джунглях. И успешным биржевым дельцом стал один из "анфан террибль" шестидесятничества - Джозеф Рубин. Однажды Иосифа Бродского спросил американский интервьюер: что повлияло на вас в вашем советском детстве наиболее освобождающим образом? Русская классика? английская поэзия? передачи Би-Би-Си? что-то еще? И он ответил: Тарзан, голливудские фильмы о Тарзане, тарзаний вопль, которому научились подражать чуть ли не все тогдашние школьники. Здесь ответ на давний и мучительный вопрос о возможности сочетания белокурого бестии и цивилизованного гражданина - на вопрос о судьбах Ницше в современном мире. Никого он сейчас по-настоящему не соблазняет; но дает некий вдохновляющий, приподнимающий тонус - вроде коктейля "мартини" перед обедом. Трудно говорить о морали господ и рабов и грозящем отсюда срыве культуры в мире, где сверхчеловек - среднестатистическое понятие. Ближайшие передачи:
|
c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|